Бриллиантовый князь. Александр Куракин

Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига первая Бердников Лев Иосифович

Как-то по вечернему Петербургу шли двое. Один в простом военном мундире, другой – в щегольском кафтане. Настроение у попутчиков было веселое, они травили анекдоты, как вдруг тот, что в мундире, явственно различил голос: “Павел, бедный Павел, бедный князь!”. Он невольно вздрогнул, остановился и оглянулся. Перед глазами предстал таинственный некто в испанском плаще, со шляпой, надвинутой на глаза. Сомнений быть не могло – орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка выдавали великого прадеда Павла – Петра I. “Не особенно привязывайся к этому миру, Павел, – продолжал державный призрак с неким оттенком грусти, – потому что ты недолго останешься в нем”.

“Видишь ли ты этого… идущего рядом? Слышишь ли его слова?” – обратился Павел к своему товарищу. “Вы идете возле самой стены, – ответствовал тот, – и физически невозможно, чтобы кто-то был между вами и ею… Я ничего не слышу, решительно ничего!” – “Ах! Жаль, что ты не чувствуешь того, что чувствую я, – обронил Павел укоризненно. – Во мне происходит что-то особенное”.

В этом ставшем хрестоматийным эпизоде, после коего Павел Петрович получил известное прозвание “Русский Гамлет”, примечателен не только сам будущий монарх, но и сопровождавший его франт. Последнего за любовь к пышности и блеску именовали не иначе как “бриллиантовый князь”. То был князь Александр Борисович Куракин (1752–1818), который действительно ничего не слышал, ибо его никак нельзя было упрекнуть в нежелании понять мысли и чувства своего царственного друга.

Отпрыск древнего боярского рода, восходящего к легендарному литовскому Гедимину и Владимиру Красное Солнышко, Куракин еще с младых ногтей сблизился с великим князем, став непременным товарищем его детских забав. Дело в том, что обер-гофмейстером Павла был граф Никита Иванович Панин, родственник Куракина, ставший после смерти родителя мальчика (1764) его “вторым отцом”. Как свидетельствовал Семен Порошин, князь Александр Борисович “почти каждый день у его высочества и обедает и ужинает”; они забавляются также игрой в карты, шахматы и волан.

Дружба Александра с Павлом не прерывалась и во время их пятилетней разлуки: Куракин, как и подобало родовитому отроку, получил образование за границей – сначала в Альбертинской академии (Киль), а затем в Лейденском университете. Между ним и цесаревичем завязывается оживленная переписка. “Как мне приятно видеть, что Ваше высочество удостоивает меня своими милостями”, – написал Александр в мае 1767 года. Павел поддерживает контакты с Куракиным и когда тот путешествует по Речи Посполитой, Дании и Германии.

Учеба пошла впрок нашему князю (он овладел несколькими языками, приобрел интерес к наукам и просветительской литературе, к тому же искусился в придворном политесе), но что касается воспитания нравственного… Одно из правил академии, которое студиозусы должны были неукоснительно выполнять, было следующим: “Соблюдайте в жизни целомудрие, умеренность и скромность, избегайте поводов к распутству… Избегайте роскоши, надменности и тщеславия и прочих язв душевных”. А этим-то руководством Александр Борисович как раз открыто пренебрегал.

C 1773 года Куракин состоит уже непосредственно при великом князе, став одним из самых преданных ему лиц. Они часто видятся. Причем их дружеские отношения постоянно крепнут. Привязанность Павла к князю тем более укрепляется после того, как с позором изгнали другого ближайшего сподвижника цесаревича, графа Андрея Разумовского, оказавшегося соблазнителем его первой жены. В 1776 году именно Куракин сопровождал Павла в Берлин на встречу с его невестой Софией Доротеей (будущей императрицей Марией Федоровной). В 1778 году князь был пожалован чином действительного камергера, а в 1781 году избран предводителем дворянства Петербургской губернии. Зная о его близости к Павлу, многие через посредство Куракина ходатайствовали перед великим князем о своих делах и неизменно получали искомую помощь. Настроение таких облагодетельствованных просителей выразил стихотворец Петр Козловский:

Один ли я тебе обязан?

Тобою многие живут!

Тебе в сердцах мы зиждим троны:

Ах, благодарности законы

И самые злодеи чтут.

Во время путешествия по Европе в 1781–1782 годах Александр Борисович также состоял в свите Павла Петровича. По единодушному мнению, Куракин был признан тогда наиболее изящным кавалером в окружении цесаревича. Так, герцог Тосканский Леопольд в письме к своему брату, императору Иосифу II от 5 июня 1782 года говорит, что из всех русских вельмож считает князя самым ”тонким”.

Однако по возвращении из этого путешествия Куракин подвергся опале со стороны императрицы и был отдален от Двора. Причинами сего называют казавшуюся Екатерине вредной масонскую деятельность князя (в 1779 году он был принят в главную Петербургскую масонскую ложу) и перлюстрированное письмо к Александру его приятеля, полковника Павла Бибикова, в котором тот будто бы злословил о монархине, и, наконец, “подозрительная” близость “бриллиантового князя” к наследнику престола. К слову, монархиня вообще ревниво и с опаской относилась к окружению сына; как об этом сказал в сердцах Павел: “Ах, как бы я жалел, имея в свите своей даже преданного мне пуделя; матушка велела бы утопить его”.

Долгие четырнадцать лет Александр Борисович провел в своем имении в саратовской глуши. Но и здесь он поддерживал переписку с великим князем, который испросил у матери разрешение видеться с князем два раза в год.

Свою усадьбу, получившую по его прихоти характерное название Надеждино (он имел в виду надежду, которую не оставлял даже в лихолетье опалы со стороны императрицы), Куракин обустроил по образцу самых изысканных европейских Дворов. Архитектором надеждинского особняка был известный Джакомо Кваренги, однако внутренние покои и три фасада были спроектированы самим князем. Его трехэтажный дом-дворец с торжественным портиком включал в себя 80 комнат, облицованных алебастровыми массами различных цветов. Покои украшала дорогая, редкой красоты и изящества мебель. Богатая картинная галерея содержала несколько сот полотен первоклассных мастеров. Для ее создания Куракин пригласил в Надеждино пейзажистов Якова Филимонова и Василия Причетникова. Обращала на себя внимание и коллекция великолепных гобеленов и собранная хозяином обширная фундаментальная библиотека с книгами на нескольких языках.

Вокруг особняка был разбит английский сад, высились деревянные храмы Дружбы, Истины, Терпения, Благодарности, павильон-галерея “Вместилище чувствий вечных”, памятники-обелиски монархам; в зеленой траве бежали тропинки, названные именами родственников и друзей князя.

Но более всего поражал воображение обслуживавший Куракина придворный штат. Самолюбию князя весьма льстило, что должности дворецких, управителей, шталмейстеров, церемонийместеров, секретарей, библиотекарей и капельмейстеров у него занимали исключительно дворяне (Куракин не скупился, платя им знатное жалование). Свиту его составляли и десятки других “любезников”, без должностей, восхвалявших хозяина. Один историк сказал по этому поводу: “Как у него не кружилась голова в омуте лести, со всех сторон ему расточаемой!”

Александр щеголял и своими “открытыми столами”, за которые обыкновенно усаживались разом несколько десятков человек, в том числе и едва знакомые князю лица. В распоряжении гостей всегда были экипажи и верховые лошади; а на надеждинских прудах желающих ждали шлюпки с разудалыми гребцами. Князь напечатал специальную инструкцию, которая подавалась каждому посетителю Надеждино; в ней есть и такие пункты: “Хозяин почитает хлебосольство и гостеприимство основанием взаимственного удовольствия в общежитии… Всякое здесь деланное посещение хозяину будет им принято с удовольствием и признанием совершенным… Хозяин просит тех, кои могут пожаловать к нему… чтобы почитали себя сами хозяевами и распоряжались своим временем и своими упражнениями от самого утра, как каждый привык и как каждому угодно, отнюдь не снаравливая в провождении времени самого хозяина”.

По инициативе Куракина при усадьбе была открыта школа живописи, а затем – музыкальная школа, в которой проводили занятия парижские музыканты; был создан домашний театр, роговой и бальный оркестры; учреждена богадельня. “Роскошь, которую он так любил и среди коей всегда жил, и сладострастие, к коему имел всегдашнюю склонность, размягчали телесную и душевную его энергию, и эпикуреизм был виден во всех его движениях. Никто более князя Куракина не увлекался удовольствиями наружного тщеславия”, – резюмирует мемуарист. И, действительно, князь похвалялся не только своей баснословно дорогой одеждой, но и великолепными экипажами. Показательно, что во времена Александра I, когда исчезли богатые экипажи, один только Куракин ездил в вызолоченной карете о восьми стеклах, цугом, с одним форейтором, двумя лакеями и скороходом на запятках, двумя верховыми впереди и двумя скороходами, бежавшими за каретой.

Куракин создал в своем Надеждино своего рода культ цесаревича – именем великого князя были названы аллеи и храмы; в покоях стояли бюсты и статуэтки, изображающие Павла; стены украшали его парадные портреты.

В то же время существовал один пункт, в котором князь и цесаревич решительно не сходились. Это их отношение к одежде и щегольству. Великого князя аттестовали как противника мужской элегантности. Поначалу он вообще не придавал нарядам особого значения и не просиживал, как многие царедворцы, часами за уборным столом, а затем он стал ревнителем платья старого прусского образца. Не то Куракин, одежда для которого был вещью архиважной. Михаил Пыляев рассказал: “Каждое утро, когда он просыпался, камердинер подавал ему книгу, вроде альбома, где находились образчики материй, из которых были сшиты его великолепные костюмы, и образцы платья; при каждом платье были особенная шпага, пряжки, перстень, табакерка”.

По словам этого историка, с Александром Борисовичем произошел однажды трагикомический случай: “Играя в карты у императрицы, князь внезапно почувствовал дурноту: открывая табакерку, он увидал, что перстень, бывший у него на пальце, совсем не подходит к табакерке, а табакерка не соответствует остальному костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру”.

Комментируя случившееся с князем, исследователь дендизма Ольга Вайнштейн отмечает: “Для него согласованность в деталях костюма – первое условие душевного спокойствия и основной способ самовыражения. Он ведет себя, как классический придворный, использующий моду как устойчивый семиотический код, знак своего высокого положения, богатства и умения распорядиться собственным имуществом. Поэтому невольная небрежность в мелочах для него равнозначна потере статуса или раздетости”.

Но следует оговорить, что Куракин, будучи щеголем, одевался по собственным, им же самим придуманным законам изящества, роскоши и великолепия. Он, по словам Филиппа Вигеля, не желал “легкомысленно и раболепно подчиняться моде, он хотел казаться не модником, а великим господином, и всегда в бархате или парче, всегда с алмазными пряжками и пуговицами, перстнями и табакерками”.

Его глазетовый кафтан, звезды и кресты на шее из крупных солитеров, жемчужный эполет через правое плечо, ажурные кружева на груди и рукавах говорили о своеобразии его вкуса.

Александру был свойственен подчеркнутый нарциссизм. Чем иначе может быть объяснена его поистине маниакальная страсть заказывать свои портреты и раздаривать их своим знакомым?

А писали сии полотна живописцы недюжинные – Помпео Баттони и Ричард Бромптон, Мари Элизабет Луиза Веже-Лебрен и Жан Лоран Монье, Александр Рослин и Иоганн Баптист Лампи-младший, Августин Христиан Ритт и Жан Луи Вуаль. Портреты копировались и размножались крепостными художниками, их повторяли в бесчисленных гравюрах. В письме к Куракину от 22 декабря 1790 года Жан Луи Вуаль сетует, что “чрезмерно светлый цвет одежды и вообще слишком блестящие детали” (на чем настаивал князь) “ослабили немного главную часть… а именно голову, которой должно быть подчинено все остальное”. Однако, такие “блестящие детали” были самоценными для Куракина, и он вовсе не желал ими поступиться.

Именно таким, во всем блеске своего величия, предстает Александр на известном портрете кисти Владимира Боровиковского (1799). Достойно внимания подобранное самим князем гармоничное сочетание цветов в костюме. Искусствовед Татьяна Алексеева описала потрет: “Яркие контрастирующие краски одежды – сверкающее золото и серебро, переливающееся синее и красное, голубовато-белое и черное – лишены резкости, сопоставлены близкими по цвету, но менее интенсивными оттенками малинового, темно-голубого, коричневатого и золотистого”.

Кстати, впоследствии роскошный, залитый золотом мундир спас нашего князя от неминуемой гибели на пожаре, случившемся в Париже во дворце австрийского посла Карла Филиппа Шварценберга 1 июля 1810 года. Золото на одежде Куракина тогда нагрелось, но не расплавилось и послужило своеобразной защитой от огня, а потому он, хотя и получил многочисленные ожоги и лишился бриллиантов на сумму 70 тысяч франков, все же сохранил себе жизнь. На этом пожаре Александр Борисович, как истый кавалер, оставался почти последним в огромной объятой пламенем зале, выпроваживая особ прекрасного пола и не позволяя себе ни на шаг их опереживать.

Надо сказать, что думами о женитьбе Александр Борисович озаботился довольно рано. В письме к Никите Панину от 16 декабря 1773 года князь был откровенен: “Что есть мне полезнее, оставаться холостым, или приступить к предприятию приобрести себе жену, почтенную, добродетельную и со всеми нашим желаниям соответствующими качествами? Правда, что я еще молод, что время от меня еще не ушло, что всегда можно будет по сердечной страсти решиться; но сей страсти самой более всего опасаюся: ею быв ослеплен, редко можно зло от блага отличать. А я предпочтительно желаю, чтобы столь важный выбор во мне единою силою рассудка… руководстван был, и чтобы вместо жаркого любовного пламени, между мною и будущей моею женою сильная, тесная, твердая и неразрушимая стояла дружба”. Показательно, что Куракин апеллирует здесь к рассудку, а не к чувству. Потому, надо полагать, он не женился на прелестной, но небогатой шведской графине Софии Ферзен, к которой испытывал сердечную склонность. Брак между влюбленными не состоялся, но глубина и постоянство их взаимного чувства поражали современников. И каких только именитых барышень не прочили в жены Александру Борисовичу! Среди них и графиня Варвара Шереметева, внучка государственного канцлера Алексея Черкасского и легендарного петровского фельдмаршала Бориса “Шереметева благородного”, и княжна Анастасия Дашкова, дочь знаменитой “Екатерины Малой” (Дашковой), и многие другие.

Друзья не оставляли попыток женить князя и тогда, когда его матримониальные планы терпели фиаско. Старший друг Павел Левашов ободрял его в 1777 году: “Новоподрослых здесь [в Москве – Л.Б.] красавиц не есть конца, невест тысячи, между коими есть и весьма богатых. Я одну из них для Вас заприметил, в которой соединены красота, разум и богатство”. Но, видно, и эта “запримеченная” кандидатура не приглянулась нашему князю. Он так и остался холостяком.

И как не обратиться здесь к любопытной классификации русских бобылей XVIII века, представленной современником Куракина литератором-пародистом Николаем Ивановичем Страховым (1768–1825) в журнале “Сатирический вестник” (1790–1792): “Некто из отродья славных Пустомозгловых говорит: “Будь хоть свинка, да только золотая щетинка”; а как еще таковой из невест для него не выискалось, то по сей причине он и не женится… Г. Спесяга не иначе соглашается согнуть свое колено, как только перед тою, которой бы благородство простиралось за 20 или за 15 колен; но как девушки с толико многими поколениями не отыскивается, по тому самому он не женится… Г. Знатнов сочинил в воображении своем таковое новое положение о невестах, которое превышает силу ума человеческого, а именно: за чины свои, благородство, знатное родство, знатное знакомство положил он за премудрое правило требовать за невестами обычайно всегда вдвое, нежели сколько за ними дают, а как ни которая из невест не удовлетворила сих премудрых его ожиданий, то сей великий человек премалые имеет надежды к браку”.

Оставив в стороне обидные “говорящие” фамилии Пустомозглова, Спесягу и Знатнова, следует признать, что наш князь чудным образом соединял в себе запросы всех этих трех закоренелых холостяков. Родные нередко упрекали его и за боярскую фанаберию, и за погоню за богатым приданым.

Последняя по времени попытка обрести семью, казалось, сулила князю, перевалившему тогда за пятьдесят, удачу – двадцатилетняя богатая невеста графиня Анна, дочь блистательного екатерининского “Алехана”, Алексея Орлова-Чесменского, была весьма к нему благосклонна, равно как и ее отец. Но и тут жених оказался нерешительным, и брак расстроился.

Лучше всего об этом сказал сам Александр, который был не рад своему холостяцкому состоянию. Он написал Панину: “Рассмотрим, милостивый государь, несчастные и часто необходимые, от холостой жизни происходящие следствия, разврат нравов, удаление от добродетели, похищение невинности, забвение собственных дел и собственного домостроительства и разные подобные тому неустройства”.

Очень точно отношение Куракина к дамам охарактеризовал историк Петр Дружинин: “Не сыщется в ту эпоху в России более известного, чем князь ферлакура [вертопраха – Л.Б.] – по примерным подсчетам он имел до семидесяти детей и при этом ни разу не был женат”. В самом деле, не забавен ли этот феномен – обычно дерзкий и напористый с женщинами, он становился нерешительным и пассивным, как только речь заходила о браке!

В этом князь походил на своего титулованного деда, графа Никиту Панина, который безбрачие соединял с самым утонченным распутством. Холостяк Куракин слыл одним из самых искусных обольстителей XVIII века, и астрономическая цифра прижитых им детей-байстрюков ничуть не преувеличена. Известна судьба лишь некоторых из них, получивших потом стараниями князя потомственное дворянское достоинство и величественные родовые гербы. Это дети Куракина от некой Акулины Самойловой – Борис, Степан, Мария, а также единокровные (от других матерей) Павел, Иполлит и Александр, которым были пожалованы титулы баронов и фамилия Вревские (топоним села Александро-Врев Островского уезда Псковской губернии). Другие побочные чада Александра Борисовича – Александр (1), Александр (2), Алексей, Екатерина, Лукерья, София и Анна – стали баронами Сердобиными (от реки Сердобы Сердобского уезда Саратовской губернии, где находилось имение Куракино). Поговаривали, что сластолюбивый князь устроил на верхнем этаже своей фамильной усадьбы нечто вроде гарема. Судачили также, что Куракин не гнушался и связями с дамами самого низшего разбора – главным критерием служила здесь ему та же “сердечная страсть”, которой он так опасался в делах брачных.

Конечно же, Куракин был многогранен и интересен не только своим щегольством и эпикурейством. Александр Борисович был плоть от плоти XVIII века с его глубокими контрастами и противоречиями. Ощущая себя представителем древней фамилии, он всемерно содействовал появлению в печати своего родословия и сотрудничал с знаменитыми Николаем Новиковым, Николаем Бантыш-Каменским. С последним его связывала длительная переписка в течение сорока (!) лет, в которой обсуждались преимущественно темы на злобу дня. Опальный князь даже в ссылке живо интересовался текущей политикой, о чем свидетельствует его обширное эпистолярное наследие. Говоря о политических взглядах Куракина, приходится признать, что он, подобно Павлу, ненавидел радикальных деятелей и Французскую революцию, бичуя в своих письмах “ехидно бредящих” “филозофов нынешнего столетия”, и Александра Радищева прежде всего. Не чужд он был образованности и литературе, и сам грешил сочинительством, издав несколько книг на русском и французском языках. Князь меценатствовал, и многие словесники обращались к нему за помощью, а некоторые даже посвящали ему свои книги. Куракин покровительствовал известному автору “Душеньки” Иполлиту Богдановичу, который, кстати, подражал князю и своим франтовством (этот поэт тоже “ходил всегда щеголем в французском кафтане с кошельком на спине, с тафтяной шляпой под мышкою”). Александр Борисович был также отменным агрономом, применяя на практике, в Надеждино, знания по сему предмету и даже был принят в Вольное Экономическое Общество.

После смерти Екатерины II на Куракина словно пролился дождь чинов, наград и прочих милостей от благоволившего к нему (теперь уже императора) Павла I – гофмаршал, действительный тайный советник, вице-канцлер, кавалер всех высших российских орденов и т. д. Ему были пожалованы дом в Санкт-Петербурге, 4300 душ в Псковской и Петербургской губерниях, а затем вместе с братом он получил 20 тысяч десятин земли в Тамбовской губернии, рыбные ловли и казенные участки в Астраханской губернии и многое другое. И хотя этот головокружительный карьерный взлет “бриллиантового князя” несколько омрачила кратковременная опала, наложенная на него в 1798 году взбалмошным другом-монархом (под давлением соперничавших с Куракиным царедворцев Ивана Кутайсова и Федора Растопчина), положение его в начале 1801 года вновь упрочилось – Александр Борисович вновь стал занимать все мыслимые высшие должности-синекуры.

Вот что говорит о Куракине проницательный современник граф Федор Головкин: “Он любил блистать, не в силу заслуг или внушаемого им доверия, а своими бриллиантами и своим золотом, и стремился к высоким местам лишь как к удобному случаю, чтобы постоянно выставлять их напоказ”.

Потому чины, титулы и награды служили ему в сущности такими же атрибутами щегольства, как пышный наряд или золоченая карета.

В период правления Александра I почетных должностей у Куракина не убавилось. Он стал членом Непременного совета и управляющим Коллегией иностранных дел, затем назначен Канцлером российских орденов. С июля 1806 года он – посол в Вене, после, с 1808 года, – в Париже. В 1812 году Александр Борисович, между прочим, предпринял попытку урегулировать русско-французские отношения и после неудачи сложил с себя обязанности посла.

В последние годы жизни он не играл заметной политической роли, оставаясь фигурой ушедшего века и – зенита своего величия – Павловского царствования. И вовсе не случайно, что именно ему было поручено разбирать бумаги покойного Павла. В память о той эпохе на почетном месте в его Надеждино длительное время висело огромное живописное полотно Мартина Фердинанда Квадаля “Коронация Павла I и Марии Федоровны в Успенском соборе Московского Кремля 5 апреля 1797 года”, где среди прочих сановников задорно щеголял своим роскошным платьем и сам “бриллиантовый князь”. То, что некогда воспринималось как особый шик и блеск, в новое Александровское царствование, с новыми идеями, дало повод сравнивать Куракина с павлином.

Возлюбивший роскошь, Александр Борисович был, однако, похоронен “без всякой пышности” в Павловске 29 августа 1818 года; на церемонии присутствовали только близкие. В их числе благоволившая к князю вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая повелела поставить памятник с барельефом князя и скромной надписью “Другу супруга моего”. Эта эпитафия обладает известной точностью: ведь в историю Куракин вошел, прежде всего, как сподвижник “Русского Гамлета”.

Из книги Критическая Масса, 2006, № 4 автора Журнал «Критическая Масса»

Александр Нестеренко. Александр Невский. Борис Кагарлицкий Кто победил в Ледовом побоище. М.: Олма-Пресс, 2006. 320 с. Тираж 3000 экз. (Серия «Загадки истории») Александр Невский - самый странный из героев отечественного патриотического пантеона. Будучи великим князем Киевским

Из книги Ужасы на Западе автора Делюмо Жан

3. Князь мира сего Обобщая, можно сказать, что в эту эпоху, а также позднее, существовало два различных представления о Сатане: одно народное, второе, более трагическое, элитарное. О первом можно судить по показаниям на суде и анекдотам, дошедшим до нас благодаря

Из книги Литературная матрица. Учебник, написанный писателями. Том 2 автора Букша Ксения

Александр Терехов ТАЙНА ЗОЛОТОГО КЛЮЧИКА Александр Исаевич Солженицын (1918–2008) Э-э, разговор про Солжа, Моржа (это прозвище)… Щепотки отработанного мела сыплются на джинсы, и автор, отличник ВВС («А ведь они так и подумают, что Би-би-си!!! И так впереди - на каждом, о боже

Из книги Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского автора Смоктуновский Иннокентий

Князь Мышкин - И. М., вы кого-нибудь из актеров ставите вровень с собой?-Нет.- Когда это чувство появилось?- С момента рождения Мышкина. Такой тишины в зрительном зале, такой власти над зрителем, какую я испытал в Мышкине, и в Париже, и в Ленинграде, и в Лондоне, - я не знаю ни

Из книги Московские обыватели автора Вострышев Михаил Иванович

Из книги От Руси к России [Очерки этнической истории] автора Гумилев Лев Николаевич

Из книги Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года автора Ивченко Лидия Леонидовна

Князь Александр и хан Батый В XIII в. Западная Европа являла собой постоянно растущую угрозу для Руси. В предыдущие десятилетия избыточная пассионарность западноевропейцев «сгорала» в первых попытках колониальной экспансии - Крестовых походах в Палестину. Теперь же

Из книги Дракула автора Стокер Брэм

Князь Сергей Григорьевич Волконский

Из книги Александр III и его время автора Толмачев Евгений Петрович

Князь Петр Иванович Багратион Гравюра Ф. Вендрамини. 1813

Из книги 1000 мудрых мыслей на каждый день автора Колесник Андрей Александрович

КНЯЗЬ ВАЛАХИИ Как бы глубоко ни был Дракула связан с Трансильванией, главное место в его жизни занимает Валахия, самое южное из трех румынских княжеств. Трижды он был его господарем: в 1448 г., затем с 1456 по 1462 г. и еще два месяца в 1476 г. В Валахии находилась и столица Дракулы

Из книги И время и место [Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата] автора Коллектив авторов

Из книги Славянская энциклопедия автора Артемов Владислав Владимирович

Александр Степанович Гриневский (Александр Грин) (1880–1932) писатель... Где слабый ненавидит – сильный уничтожает. ... Человеку… довольно иногда созданного им самим призрака, чтобы решить дело в любую сторону, а затем – легче умереть, чем признаться в ошибке. ... Потребность

Из книги Традиции русской народной свадьбы автора Соколова Алла Леонидовна

I Имена, лысины и великий князь АРХИСТРАТИГ МНЕ ЗАДАЕТ ВОПРОСЫ. Мандельштам ПОЙ, КАРАМЗИН! – И В ПРОЗЕ ГЛАС СЛЫШЕН СОЛОВЬИН. Державин. Прогулка в Сарском селе Разумеется, многое из упомянутых выписок сохранило только сентиментальную ценность. Сейчас тематика подтекстов

Из книги автора

Князь Игорь Смерть Олега обычно датируют 912 г. Этот год считают и годом начала княжения Игоря.Перед ним, как и перед Олегом, стояла задача объединения земель восточных славян. Подчинение Олегом некоторых племен было непрочным, и отпавших после его смерти древлян пришлось

Из книги автора

Равноапостольный князь Владимир Равноапостольный князь Владимир, былинный Владимир Красное Солнышко, герой народного эпоса, являет собой эпоху в истории русского народа, его культуры и государственности.С его именем связано окончательное объединение

КУРАКИН Александр Борисович , князь, российский государственный деятель и дипломат, действительный тайный советник 1-го класса (1807). Из рода Куракиных. Брат Алексея Б. Куракина. Крупный землевладелец и душевладелец (ему принадлежали имения в Саратовской, Пензенской, Московской, Санкт-Петербургской, Псковской, Тамбовской, Рязанской губерниях). После смерти отца воспитывался Н. И. Паниным, братом бабушки А. И. Куракиной, вместе с великим князем Павлом Петровичем (будущим император Павлом I), стал другом детства наследника престола. Слушал лекции в университете Кристиана Альбрехта в Киле (1766), Страсбургском (1769) и Лейденском (1770-1771) университетах. По возвращении в Россию в 1773 состоял при великом князе Павле Петровиче, в 1776 сопровождал его в поездке в Берлин для знакомства с невестой - вюртембергской принцессой Софией Доротеей Августой Луизой (будущая императрица Мария Фёдоровна), затем великокняжескую чету - в их путешествии по Западной Европе (1781-82). С 1777 исполняющий должность оберпрокурора 3-го департамента Сената, в 1779 исполняющий должность обер-прокурора 2-го департамента. В 1780-83 предводитель дворянства Санкт-Петербургской губернии и заседатель в 1-м (уголовном) департаменте Верхнего земского суда. Один из инициаторов открытия в 1778/79 масонской ложи «шведской системы строгого наблюдения» в России, которую императрица Екатерина II подозревала в подстрекательстве наследника к её свержению. В 1782 за переписку с флигель-адъютантом П. А. Бибиковым, содержавшую критику Г. А. Потёмкина (смотри Потёмкин-Таврический) и нравов российского двора, удалён в саратовское имение (впоследствии благодаря великому князю Павлу Петровичу получил разрешение дважды в год посещать столицу). Возвращён ко двору императором Павлом I при его вступлении на престол. Член Совета при Высочайшем дворе (1796-98, 1801). В 1796-98 член Коллегии иностранных дел (в 1801-02 управляющий ею) и вице-канцлер (вновь в 1801-02). Вместе с Ф. В. Ростопчиным и великим князем Александром Павловичем (будущим императором Александром I) разбирал бумаги императрицы Екатерины II и, вероятно, участвовал в уничтожении её завещания, лишавшего Павла I престола. Полномочный представитель Его Императорского Величества при подписании 4(15).1.1797 Конвенции с Мальтийским орденом (смотри в статье Иоанниты) об учреждении Великого приорства Российского (великий бальи ордена с 1801). Действительный член Российской академии (с 1798). Сенатор (с 1798). Должности вице-канцлера лишился в результате придворной интриги И. П. Кутайсова (из рода Кутайсовых), имевшей целью ослабить влияние «партии» императрицы Марии Фёдоровны, к которой относили обоих братьев Куракиных. Его опала прекращена после отставок Н. П. Панина и Ф. В. Ростопчина. 1(13).3.1801 подписал договор со Швецией о дружбе, торговле и мореплавании. С 1801 года член Непременного совета. С 1802 канцлер российских орденов. После поражения 3-й антифранцузской коалиции сторонник заключения франко-российского союза. Российский посол в Вене (1807-08). Сменил П. П. Долгорукого и П. Я. Убри на переговорах в Тильзите, участвовал в подписании Тильзитского мира 1807. Посол в Париже (1808-12; одновременно с 1810 член Государственного совета). Проявлял большую настойчивость, пытаясь добиться подписания конвенции, гарантировавшей отказ Франции от восстановления Польши, чем вызывал нарастающее раздражение Наполеона I. Прославился героическим поведением во время пожара на балу у австрийского посла князя К. Ф. Шварценберга (1810). С 1811 в депешах призывал императора Александра I готовиться к войне с Францией, предлагал добиться поддержки или нейтралитета со стороны Австрийской империи и Пруссии, заключить мирный договор с Османской империей, а с Великобританией и Швецией - союзы, в случае войны рекомендовал избегать генерального сражения, используя тактику «малой войны», применяемую испанцами против французов. В феврале 1812 предлагал Н. П. Румянцеву вести с Наполеоном I переговоры, чтобы оттянуть начало войны. До конца жизни сохранял облик и привычки вельможи 18 века; за любовь к бриллиантам и чрезмерное внимание к одежде получил прозвище Павлин. В браке не состоял, имел множество внебрачных детей, от него произошли два баронских рода - Сердобины и Вревские.

В 1804 году перевёл в вольные хлебопашцы около 3 тысяч крестьян слобод Белокуракинская и Павловка Старобельского уезда Воронежской губернии. Уступил им 60 тысяч десятин (65,5 тысяч га) земли за выкуп.

Член ВЭО (с 1776), в 1797 избран его президентом (от должности отказался).

Награждён орденами Святого Александра Невского (1796), Святого Андрея Первозванного (1796), Владимира 1-й степени (1802) и др.

Соч.: Souvenirs d’un voyage en Hollande et en Angleterre. Saint-Рétersbourg, 1815; Описание путешествия в 1786 г. вниз по Суре... // Сура. 2001. № 1.

Лит.: Кузина И. А. Князь А. Б. Куракин. Дипломат и человек (по материалам Архива внешней политики Российской империи МИД России) // Куракинские чтения. М., 2006; Шляпникова Е. А. А. Б. Куракин // Вопросы истории. 2007. № 3.

Дипломат, вице-канцлер, президент Коллегии иностранных дел, член Государственного Совета, один из самых влиятельных сановников второй половины XVIII – начала XIX в., князь.

Родился в Москве. Сын гофмейстера князя Бориса-Леонтия Александровича Куракина и Елены Степановны, урожденной Апраксиной. Брат генерал-прокурора Алексея Борисовича Куракина.

Воспитывался вместе с наследником Павлом Петровичем, будущим императором Павлом I, став его приближенным. Учился в Лейденском университете. В 1771 г. Куракин путешествовал по Англии, оставив об этом подробное описание в изданной им книге.

В 1787 г. Куракин был назначен камергером и обер-прокурором Сената. Сопровождал Павла Петровича в его путешествиях за границу.

Взойдя на престол, Павел I произвел Куракина в тайные советники, назначил вице-канцлером и членом Совета при императоре.

При императоре Александре I Куракин был канцлером российских орденов. Участвовал в заключении Тильзитского мира, после чего был отправлен в Вену с дипломатической миссией. В 1808–1812 гг. служил послом в Париже. В 1810 г. Александр Борисович сильно пострадал на печально известном бале в доме австрийского посла по случаю бракосочетания Наполеона I с эрцгерцогиней Марией Луизой Австрийской. Там случился страшный пожар, погибло несколько десятков людей. Пыляев описал несчастье самого Куракина: «Он очень обгорел, у него совсем не осталось волос, голова повреждена была во многих местах и особенно пострадали уши; ресницы сгорели, ноги и руки были раздуты и покрыты ранами; на одной руке ожог оказался настолько силен, что кожа слезла, как перчатка. ... Платье на нем тлело, и его тушили водою из лужи, между тем как другие отрезывали бриллиантовые пуговицы его одежды». Свидетель событий, секретарь посольства, описал причину, из-за которой Куракину не удалось спастись в числе первых: «он оставался почти последним в огромной, объятой пламенем зале, выпроваживая особ прекрасного пола и отнюдь не позволял себе ни на один шаг их опереживать».

По свидетельству современников, Александр Борисович был необычайно тщеславен и склонен к внешнему блеску, за что получил прозвище «бриллиантовый князь». Он был одним из самых богатых людей России. Его имение Надеждино в Саратовской губернии было построено по образцу царских дворцов, где князь жил, окруженный огромной свитой.

К концу жизни А.Б. Куракин был кавалером всех российских орденов.

Женат не был, но имел до семидесяти побочных детей. От него произошли бароны Вревские и Сердобины.

Умер Куракин в Веймаре в Германии. Погребен в Павловске в придворной церкви Св. Марии Магдалины. На его могиле императрица Мария Федоровна воздвигла памятник с надписью: «Другу супруга моего».

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Александр Борисович Куракин

Художник В. Л. Боровиковский, 1802 год Художник В. Л. Боровиковский , 1802 год
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	дипломат
Дата рождения:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место рождения:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Гражданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место смерти:
Отец:
Мать:
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:
Награды и премии:
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке

Князь Алекса́ндр Бори́сович Кура́кин (18 (29 ) января - 24 июня (6 июля ) ) - русский дипломат из рода Куракиных , вице-канцлер (1796), член Государственного совета (1810), сенатор, канцлер российских орденов (1802), действительный тайный советник 1-го класса (1807). Создатель усадьбы Надеждино и владелец Куракиной дачи к востоку от Петербурга . Старший брат Степана и Алексея Куракиных . За «искусную представительность» и пристрастие к драгоценностям прозван «бриллиантовым князем» .

Ранние годы

Александр был первенцем князя Бориса Александровича и его жены Елены Степановны , дочери фельдмаршала С. Ф. Апраксина . Незадолго до безвременной кончины отца взят на воспитание братом своей бабушки - Никитой Ивановичем Паниным и привезён из Москвы в Петербург.

Панин собственных детей не имел и, будучи воспитателем великого князя Павла Петровича , поощрял его общение и игры со своим племянником. С того времени князь Куракин сделался одним из самых близких друзей будущего императора, которого в частных письмах величал Павлушкой. Однажды он даже заложил своё имение, чтобы доставить необходимую сумму цесаревичу, нуждавшемуся в то время в деньгах.

В 1766 г. князь Куракин отправлен был для обучения в Киль , в Альбертинскую коллегию, где слушал лекции около года, числясь в то же время при русском посольстве в Копенгагене и получив даже в 1766 г. датский орден. Образование своё довершил в Лейденском университете в компании таких блестящих молодых людей, как Н. П. Шереметев , Н. П. Румянцев , Н. Б. Юсупов , С. С. Апраксин .

Пребывание племянника в Нидерландах было обставлено графом Паниным как наказание за какие-то шалости, в сохранившихся письмах к дяде молодой князь обещает исправиться и выражает раскаяние в своих поступках. За время своего гран-тура «мсье Борисов» (псевдоним русского путешественника) посетил также Англию и юг Франции; сжатое описание этой поездки напечатано им в 1815 г. в Петербурге у Плюшара. Всё заграничное пребывание обошлось Куракину в 13000 рублей.

В 1772 г. Куракин, числившийся с детства на службе в гвардии, пожалован был в камер-юнкеры , а в 1775 г. определен в Сенат. В 1778 г. Куракин сделан был действительным камергером , а после проведения реформы дворянского самоуправления был избран петербургским предводителем дворянства . Необременительная эта служба не мешала князю Куракину сопровождать великого князя Павла Петровича в его путешествии за границу , а до этого в Берлин для знакомства с невестой, Софией Вюртембергской , которая научилась ценить дружбу Куракина с венценосным супругом и на протяжении многих лет состояла с ним в переписке.

После Берлина он был отправлен для извещения шведского короля о вторичном браке цесаревича в Стокгольм , откуда слал любопытные донесения Панину. Во время этой поездки Куракин был посвящён в высшие степени масонства с наказом принять на себя гроссмейстерство русской провинциальной ложи, подчинив её главному шведскому капитулу. Статный, ловкий и остроумный красавец-князь пленил сердце молодой графини Ферзен , впоследствии лучшей подруги жены Карла XIII .

По возвращении в Россию князь Куракин вновь становится ближайшим к цесаревичу человеком и едва ли не чаще всех посещает его в Гатчине . Наследник был весьма привязан к нему, называя его своею «душою». Император Иосиф II писал по этому поводу:

Эта дружба не встретила одобрения у правившей тогда Екатерины II , так как ей стало известно, что во время приезда в Петербург шведского короля Густава III , который был по совместительству видным масоном, тот посетил собрание франкмасонов в доме Куракина, где посвятил в масонство и Павла Петровича . Непосредственным же поводом стала перлюстрированная переписка Куракина с молодым П. А. Бибиковым . По настоянию императрицы, с подозрением относившейся к масонам, Куракин был выслан из Петербурга в саратовскую деревню - село Борисоглебское .

Жизнь в деревне

Александр Борисович переименовал село в Надеждино (название ассоциируется с его внутренним состоянием души - надеждой на возвращение в Петербург). Он устроил там роскошную резиденцию, где прожил восемь лет жизнью богатого русского барина. Даже в уединении он поддерживал переписку с царственным своим другом, выписывал из-за границы книги и составил отлично подобранную библиотеку. Он жил открыто, хлебосольно; для гостей были составлены особые правила, имевшие целью предоставить каждому полную свободу и не стеснять и хозяина; один из пунктов гласил следующее:

С великолепием, соответствующим такому образу жизни, предпринимал иногда князь Куракин поездки по своим имениям; одна из них описана в книге 1793 года, составляющей библиографическую редкость: «Описание путешествия в 1786 г. Его Сиятельства… кн. А. Б. Куракина, вниз по Суре от Красноярской до Чирковской пристани…». Подобный образ жизни вовлёк его в довольно значительные долги. Однако император Павел, едва воцарившись, немедленно вознаградил Куракина за его постоянную ему верность, возместил ему все его издержки и излил на него целый дождь милостей.

В 1804 году Куракин даровал свободу своим крестьянам из 22 хуторов (слобод Белокуракинской и Павловки в Старобельском уезде Харьковской губернии), числом до 3000 душ. Он перевел их вечно и потомственно в вольные хлебопашцы , и уступил им до 60 000 десятин земли. Со своей стороны крестьяне обязались внести в продолжение двадцати пяти лет один миллион рублей ассигнациями в Петербургский опекунский совет в пользу воспитанников князя баронов Сердобиных . Эта сумма была ничтожной по сравнению с реальной стоимостью.

Правление Павла

После смерти Екатерины II Куракину было позволено вернуться в столицу и продолжить свою карьеру. В течение ноября 1796 г. Куракин пожалован был в тайные советники , назначен членом совета при императоре, вице-канцлером , произведен в действительные тайные советники , получил ордена св. Владимира 1-й ст. и Андрея Первозванного . Кроме того, ему пожалован был дом в Петербурге, а в день коронации более 4 тыс. душ и богатые рыбные ловли в Астраханской губернии , доходами с которых жило население целой большой области .

Государственные дела, судя по всему, занимали нового вице-канцлера меньше, чем придворные интриги; по крайней мере, Греч называет его человеком «пустым и слабоумным». Схожий отзыв оставил и Вигель :

Партия императрицы, к которой примкнул Куракин, непрестанно враждовала с партией Ростопчина . Когда же в 1798 г. императрица Мария Фёдоровна и фрейлина Нелидова лишились своего влияния, князь Куракин как самый верный их союзник был освобождён от дипломатической должности и выслан в Москву. Примерно в то же время (1798) он был избран в члены Академии Российской .

Новая опала, впрочем, не продлилась долго. Уже 1 февраля 1801 г. Куракин присутствовал при освящении здания нового Михайловского замка , а ещё через 20 дней граф Ростопчин был уволен от всех дел и того же числа князю Куракину повелено вступить в прежнюю должность вице-канцлера. Он стал опять часто бывать во дворце, в ближайшем кругу императора, и присутствовал, между прочим, за последним вечерним столом Павла Петровича накануне его убийства.

Именно Куракину было поручено опечатать и разобрать бумаги покойного государя. При вскрытии завещания императора Павла оказалось, что он «своему верному другу» завещал звезду ордена Черного Орла , которую носил прежде Фридрих II , сам передавший её русскому цесаревичу, и шпагу, принадлежавшую прежде графу д’Артуа .

Служба послом

Рассказывали, что один из таких костюмов спас ему жизнь во время пожара, который случился во время бала , данного в Париже австрийским послом Шварценбергом 1 июля 1810 года . Когда начался пожар, Александр Куракин был сбит с ног толпой, но его богато украшенный камзол защитил своего обладателя от высокой температуры. Тем не менее он получил серьёзные ожоги и был прикован к постели в течение нескольких месяцев; в этом виде он запечатлён на парижской гравюре.

Считается также, что Куракин ввёл в моду (в Европе) привычный способ сервировки блюд, названный позднее «service à la russe» (русская сервировка), который заключается в постепенной подаче блюд в порядке их расположения в меню. Этот новый способ постепенно вытеснил сервировку по методу «всего сразу», использовавшемуся ранее и называемому «service à la française» (французская сервировка, «французская система»).

Живя в Париже в 1772 году, брал уроки танцев у знаменитого балетмейстера Вестриса . На танцах при дворе был постоянным кавалером императрицы Марии Фёдоровны .

Личная жизнь

В 1773 году 22-летний Куракин впервые решил жениться. Его выбор пал на графиню Варвару Петровну Шереметеву (1750-1824), внучку фельдмаршала Шереметева ; первую невесту в Москве, как по родству, так и по богатству. Но из-за молодости жениха и его нерешительности свадьба не состоялась. В феврале 1774 года, к большому сожалению Куракина, графиня Шереметева вышла замуж за А. К. Разумовского .

Следующей именитой невестой Куракина была княжна Анастасия Михайловна Дашкова (1760-1831), дочь Е. Р. Дашковой , но это партия не вызвала одобрения у Аграфены Александровны Куракиной, имевшей огромное влияние на племянника. Другая невеста, графиня Елизавета Гавриловна Головкина (1752-1820), правнучка канцлера Г. И. Головкина и внучка А. И. Шувалова , не имея желания выходить замуж, отказала Куракину. Она умерла незамужней.

Последнею попыткою Куракина было сватовство в 1803 году к графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской (1785-1848). На этом браке настаивал граф Орлов , и Анне Алексеевне князь Куракин нравился, но опять из-за нерешительности жениха свадьба не состоялась. Впоследствии их роман перешёл в дружбу и задушевную переписку.

Награды

Орден Святого апостола Андрея Первозванного (5 декабря 1796)
Орден Святого Владимира 1-й степени (14 ноября 1796)
Орден Святого Александра Невского (14 ноября 1796)
Орден Святой Анны (9 апреля 1781)
Орден Святого Иоанна Иерусалимского , командор (29 ноября 1798)
Орден Почётного легиона , большой крест (Франция, 28 июня 1807)
Орден Святого Губерта (Бавария)
Орден Данеброг , кавалер (Дания, 1766)

Напишите отзыв о статье "Куракин, Александр Борисович"

Примечания

С. А. Козлов. Русский путешественник эпохи Просвещения. Т. 1. - СПб.: Историческая иллюстрация, 2003. - (Библиотека Фонда памяти светлейшего князя А. Д. Меншикова) - С. 132. - ISBN 5-89566-035-5
Русские портреты XVIII и XIX столетий . Вып. 1. № 48.
«Вестник Европы» , 1868. Кн. 6. - С. 574.
«Русский Вестник» , 1864. Кн. 8. - С. 375.
Державин . Сочинения. Т. 1. - СПб.: Имп. Акад. наук , 1864.
Сердобского уезда Саратовской губернии
После вступления на престол Александр I распорядился обратить рыбные ловли по Каспийскому морю в общее и для всех доступное употребление.
Куракин Александр Борисович - статья из Большой советской энциклопедии .
Алексеева Т. В. Из истории частного строительства в Москве конца 18 века: Дома А. Б. Куракина; Описание деревянного дома А. Б. Куракина на Лубянке И. В. Еготова // Исследования и находки. - М .: Искусство , 1976. - 160 с.
// Северная почта : газета. - 1817. - № 23 . - С. 1 .
Письма А. Я. Булгакова к К. Я. Булгакову. // Русский архив , 1900, № 9. - С. 134.
М. Пыляев . Замечательные чудаки и оригиналы. - М.: Захаров , 2001. - С. 100. - ISBN 5-8159-0134-2
А. И. Серков . Русское масонство. 1731-2000 (энциклопедический словарь) - М.: РОССПЭН , 2001. - С. 446. - ISBN 5-8243-0240-5
Архив князя Ф. А. Куракина. Кн. 8. - Саратов , 1899. - С. 323-413.

Источники

Николай Михайлович . Русские портреты XVIII и XIX столетий . - Вып. 1. № 48.
Куракин, Александр Борисович (канцлер российских орденов) // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.

Ссылки

Куракин А. Б.
Куракин А. Б.
Куракин А. Б.
Куракин А. Б.
Куракин А. Б.

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Куракин, Александр Борисович

С самого утра я, как львёнок в клетке, ходила вперёд-назад по коридору, ожидая, когда же уже всё это наконец-то начнётся. Тогда, как и сейчас, мне больше всего не нравилось чего-либо или кого-либо ждать. И я всегда предпочитала самую неприятную реальность любой «пушистой» неопределённости. Когда я знала, что и как происходит, я была готова с этим бороться или, если было нужно, что-то решать. По моему понятию, не было неразрешаемых ситуаций – были только нерешительные или безразличные люди. Поэтому и тогда, в больнице, мне очень хотелось как можно быстрее избавиться от нависшей над моей головой «неприятностью» и знать, что она уже позади…
Больниц я не любила никогда. Вид такого множества находящихся в одном помещении, страдающих людей внушал мне настоящий ужас. Я хотела, но не могла им ничем помочь и в то же время чувствовала их боль так же сильно (видимо полностью «включаясь»), как если бы она была моей. Я пыталась от этого как-то защититься, но она наваливалась настоящей лавиной, не оставляя ни малейшей возможности от всей этой боли уйти. Мне хотелось закрыть глаза, замкнуться в себе и бежать, не оборачиваясь от всего этого, как можно дальше и как можно быстрей…
Мама всё ещё не появлялась и я начала нервничать, что её обязательно что-то задержит и она, вероятнее всего, так и не сможет прийти. К этому времени я уже устала ходить и сидела нахохлившись у дверей дежурного врача, надеясь, что кто-нибудь всё-таки выйдет и мне не придётся больше ждать. Через несколько минут и правда появился очень приятный дежурный врач и сказал, что мою операцию можно начинать уже через пол часа… если я, конечно, к этому готова. Готова я была уже давно, но никак не могла решиться делать это, не дождавшись мамы, так как она обещала быть вовремя, а обещания мы были привыкшие держать всегда.
Но, к моему большому огорчению, время шло, и никто не появлялся. Мне всё тяжелее и тяжелее становилось ждать. Наконец я по-бойцовски решила, что, наверное, всё-таки будет лучше, если я пойду сейчас, тогда весь этот кошмар намного быстрее окажется позади. Я собрала всю свою волю в кулак и сказала, что готова идти уже сейчас, если конечно он может меня принять.
– А как же на счёт твоей мамы? – удивлённо спросил врач.
– Это будет мой сюрприз, – ответила я.
– Ну, тогда пошли, герой! – улыбнулся врач.
Он повёл меня в небольшую, очень белую комнату, усадил в огромное (для моих габаритов) кресло и начал приготавливать инструменты. Приятного в этом, разумеется, было мало, но я упорно продолжала наблюдать за всем, что он делал и мысленно себе повторяла, что всё будет очень хорошо, и, что я ни за что не собираюсь сдаваться.
– Не бойся, сейчас я тебе сделаю укол, и ты ничего не будешь больше ни видеть, ни чувствовать, – сказал врач.
– Я не хочу укол, – возразила я, – я хочу видеть, как это выглядит.
– Ты хочешь видеть свои гланды?!. – удивился он.
Я гордо кивнула.
– Поверь мне, это не столь приятно, чтобы на них смотреть, – сказал врач, – и тебе будет больно, я не могу тебе этого разрешить.
– Вы не будете меня обезболивать или я не буду делать этого вообще, – упорно настаивала я, – Почему вы не оставляете мне права выбора? Если я маленькая, то ещё не значит, что я не имею права выбирать, как мне принимать мою боль!
Врач смотрел на меня, широко открыв глаза и казалось, не мог поверить в то, что слышал. Почему-то мне стало вдруг очень важно, чтобы он мне поверил. Мои бедные нервы уже видимо были на пределе, и я чувствовала, что ещё чуть-чуть, и по моей напряжённой физиономии польются предательские потоки слёз, а этого допустить было никак нельзя.
– Ну, пожалуйста, я клянусь, что никогда никому этого не скажу, – всё ещё упрашивала я.
Он долго на меня смотрел, а потом вздохнул и сказал:
– Я тебе разрешу, если ты скажешь мне, почему тебе это нужно.
Я растерялась. По-моему я тогда и сама не очень-то хорошо понимала, что заставило меня так настойчиво отвергать обычную, «спасительную» анестезию. Но я не разрешила себе расслабиться, понимая, что срочно нужно найти какой-то ответ, если я не хочу, чтобы этот чудесный врач передумал и всё пошло бы обычным путём.
– Я очень боюсь боли и вот теперь решила это перебороть. Если вы мне по-можете я буду очень вам благодарна, – краснея, сказала я.
Моя проблема была в том, что я совершенно не умела лгать. И я видела, что врач сразу же это понял. Тогда, не давая ему возможности что-либо сказать, я выпалила:
– Несколько дней назад я перестала чувствовать боль и хочу это проверить!..
Врач долго изучающе на меня смотрел.
– Ты кому-то об этом сказала? – спросил он.
– Нет, пока никому, – ответила я. И рассказала ему во всех подробностях случай на катке.
– Ну, ладно, давай попробуем, – сказал врач. – Но, если будет больно, ты уже не сможешь мне об этом сказать, поняла? Поэтому, сразу же подними руку, если только почувствуешь боль, договорились? Я кивнула.
Если честно, я абсолютно не была уверена, зачем я всё это затеваю. А также, не была полностью уверена и в том, смогу ли по-настоящему с этим справиться, и не придётся ли обо всей этой сумасшедшей истории горько пожалеть. Я видела, как врач подготавливает обезболивающий укол и ставит шприц на столик рядом с собой.
– Это на случай непредвиденного провала, – тепло улыбнулся он, – Ну что, поехали?
На секунду мне показалась дикой вся эта затея, и вдруг очень захотелось быть такой же, как все – нормальной, послушной девятилетней девочкой, которая закрывает глаза, просто потому, что ей очень страшно. А ведь мне и в правду было страшно… но так как не в моей привычке было отступать, я гордо кивнула и приготовилась наблюдать. Только много лет спустя я поняла, чем по-настоящему рисковал этот милый врач… И ещё, для меня навсегда осталось «тайной за семью печатями», почему он это сделал. Но тогда всё это казалось совершенно нормальным и, честно говоря, у меня не было времени, чтобы удивляться.
Операция началась, и я как-то сразу успокоилась – как будто откуда-то знала, что всё будет хорошо. Теперь я уже не смогла бы вспомнить всех подробностей, но очень хорошо помню то, как потряс меня вид «того», что столько лет беспощадно мучило меня и маму после каждого малейшего перегрева или простуды… Это оказались два серых, жутко сморщенных комочка какой-то материи, которая не была похожа даже на нормальную человеческую плоть! Наверное, увидя такую «гадость», у меня глаза стали, как ложки, потому что врач рассмеялся и весело сказал:
– Как видишь, не всегда из нас удаляется что-то красивое!
Через несколько минут операция была закончена и я не могла поверить, что всё уже позади. Мой отважный доктор мило улыбался, вытирая полностью вспотевшее лицо. Выглядел он почему-то, как «выжатый лимон»… Видимо мой странный эксперимент обошёлся ему не так уж и легко.
– Ну что, герой, всё ещё не больно? – внимательно глядя мне в глаза спросил он.
– Только чуть-чуть першит, – ответила я, что было искренней и абсолютной правдой.
В коридоре нас ждала очень расстроенная мама. Оказалось, что на работе у неё случились непредвиденные проблемы и, как бы она не просилась, начальство не захотело её отпускать. Я тут же постаралась её успокоить, но рассказывать обо всём пришлось, конечно же, врачу, так как разговаривать мне пока ещё было чуточку трудновато. После этих двух примечательных случаев, «самообезболивающий эффект» у меня начисто исчез и не появлялся больше уже никогда.

Насколько я себя помню, меня всегда привлекала в людях жажда жизни и умение находить радость даже в самых безнадёжных или грустных жизненных ситуациях. Сказать проще – я всегда любила «сильных духом» людей. Настоящим примером «выживания» в то время была для меня наша молодая соседка – Леокадия. Мою впечатлительную детскую душу поражало её мужество и её по-настоящему неистребимое желание жить. Леокадия была моим светлым кумиром и наивысшим примером того, как высоко человек способен вознестись над любым физическим недугом, не давая этому недугу разрушить ни его личность, ни его жизнь…
Некоторые болезни излечимы и нужно только лишь терпение, чтобы дождаться, когда же это наконец-то произойдёт. Её же болезнь была с ней на всю её оставшуюся жизнь и никакой надежды когда-то стать нормальным человеком у этой мужественной молодой женщины, к сожалению, не было.
Судьба-насмешница обошлась с ней очень жестоко. Когда Леокадия была ещё совсем маленькой, но абсолютно нормальной девочкой, ей «посчастливилось» очень неудачно упасть с каменных ступенек и сильно повредить себе позвоночник и грудную кость. Врачи поначалу даже не были уверены, сможет ли она вообще когда-то ходить. Но, спустя какое-то время, этой сильной, жизнерадостной девочке всё-таки удалось, благодаря её решительности и упорству, подняться с больничной койки и медленно, но уверенно начать заново делать свои «первые шаги»...
Вроде бы всё кончилось хорошо. Но, через какое-то время, к всеобщему ужасу, у неё спереди и сзади начал расти огромный, совершенно жуткий горб, который позже буквально изуродовал её тело до полной неузнаваемости… И, что было самое обидное – природа, как бы издеваясь, наградила эту голубоглазую девочку изумительно красивым, светлым и утончённым лицом, тем самым, как бы желая показать, какой дивной красавицей она могла бы быть, если бы ей не была приготовлена такая жестокая судьба...
Я даже не пытаюсь себе представить, через какую душевную боль и одиночество должна была пройти эта удивительная женщина, пытаясь, ещё маленькой девочкой, как-то привыкнуть к своей страшной беде. И как она могла выжить и не сломаться когда, много лет спустя, став уже взрослой девушкой, должна была смотреться на себя в зеркало и понимать, что простое женское счастье ей не дано испытать никогда, каким бы хорошим и добрым человеком она не являлась… Она принимала свою беду с чистой и открытой душой и, видимо, именно это помогло ей сохранить очень сильную веру в себя, не обозлившись на окружающий мир и не плача над своей злой, исковерканной судьбой.
До сих пор я, как сейчас помню, её неизменную тёплую улыбку и радостные светящиеся глаза, встречавшие нас каждый раз, вне зависимости от её настроения или физического состояния (а ведь очень часто я чувствовала, как по-настоящему ей было тяжело)… Я очень любила и уважала эту сильную, светлую женщину за её неиссякаемый оптимизм и её глубокое душевное добро. А уж, казалось, как раз она-то и не имела ни малейших причин верить тому же самому добру, потому, что во многом никогда так и не смогла почувствовать, что это такое по-настоящему жить. Или, возможно, почувствовала намного глубже, чем могли чувствовать это мы?..
Я была тогда ещё слишком маленькой девочкой, чтобы понять всю бездну различия между такой искалеченной жизнью и жизнью нормальных здоровых людей, но я прекрасно помню, что даже много лет спустя, воспоминания о моей чудесной соседке очень часто помогали мне переносить душевные обиды и одиночество и не сломаться когда было по-настоящему очень и очень тяжело.
Я никогда не понимала людей, которые вечно были чем-то недовольны и постоянно жаловались на свою, всегда неизменно «горькую и несправедливую», судьбу... И я никогда не понимала причину, которая давала им право считать, что счастье заранее предназначено им уже с самого их появления на свет и, что они имеют, ну, прямо-таки «законное право» на это ничем не нарушаемое (и совершенно незаслуженное!) счастье...
Я же такой уверенностью об «обязательном» счастье никогда не страдала и, наверное, поэтому не считала свою судьбу «горькой или несправедливой», а наоборот – была в душе счастливым ребёнком, что и помогало мне преодолевать многие из тех препятствий, которые очень «щедро и постоянно» дарила мне моя судьба… Просто иногда случались короткие срывы, когда бывало очень грустно и одиноко, и казалось, что стоит только внутри сдаться, не искать больше причин своей «необычности», не бороться за свою «недоказанную» правду, как всё сразу же станет на свои места… И не будет больше ни обид, ни горечи незаслуженных упрёков, ни, ставшего уже почти постоянным, одиночества.
Но на следующее утро я встречала свою милую, светящуюся, как яркое солнышко, соседку Леокадию, которая радостно спрашивала: – Какой чудесный день, не правда ли?.. – И мне, здоровой и сильной, тут же становилось очень стыдно за свою непростительную слабость и, покраснев, как спелый помидор, я сжимала свои, тогда ещё маленькие, но достаточно «целеустремлённые» кулаки и снова готова была кинуться в бой со всем окружающим миром, чтобы ещё более яростно отстаивать свои «ненормальности» и саму себя…
Помню, как однажды, после очередного «душевного смятения», я сидела одна в саду под своей любимой старой яблоней и мысленно пыталась «разложить по полочкам» свои сомнения и ошибки, и была очень недовольна тем, какой получался результат. Моя соседка, Леокадия, под своим окном сажала цветы (чем, с её недугом было очень трудно заниматься) и могла прекрасно меня видеть. Наверное, ей не очень понравилось моё тогдашнее состояние (которое всегда, несмотря на то, хорошее или плохое, было написано на моём лице), потому что она подошла к забору и спросила – не хочу ли я позавтракать с ней её пирожками?
Я с удовольствием согласилась – её присутствие всегда было очень приятным и успокаивающим, так же, как всегда вкусными были и её пирожки. А ещё мне очень хотелось с кем-то поговорить о том, что меня угнетало уже несколько дней, а делиться этим дома почему-то в тот момент не хотелось. Наверное, просто иногда мнение постороннего человека могло дать больше «пищи для размышлений», чем забота и неусыпное внимание вечно волновавшихся за меня бабушки или мамы. Поэтому я с удовольствием приняла предложение соседки и пошла к ней завтракать, уже издали чувствуя чудодейственный запах моих любимых вишнёвых пирожков.
Я не была очень «открытой», когда дело касалось моих «необычных» способностей, но с Леокадией я время от времени делилась какими-то своими неудачами или огорчениями, так как она была по-настоящему отличным слушателем и никогда не старалась просто «уберечь» меня от каких либо неприятностей, что, к сожалению, очень часто делала мама и, что иногда заставляло меня закрыться от неё намного более, чем мне этого хотелось бы. В тот день я рассказала Леокадии о своём маленьком «провале», который произошёл во время моих очередных «экспериментов» и который меня сильно огорчил.
– Не стоит так переживать, милая, – сказала она. – В жизни не страшно упасть, важно всегда уметь подняться.
Прошло много лет с того чудесного тёплого завтрака, но эти её слова навсегда впечатались в мою память и стали одним из «неписанных» законов моей жизни, в которой «падать», к сожалению, мне пришлось очень много раз, но до сих пор всегда удавалось подняться. Проходили дни, я всё больше и больше привыкала к своему удивительному и такому ни на что не похожему миру и, несмотря на некоторые неудачи, чувствовала себя в нём по-настоящему счастливой.
К тому времени я уже чётко поняла, что не смогу найти никого, с кем могла бы открыто делиться тем, что со мной постоянно происходило, и уже спокойно принимала это, как должное, больше не огорчаясь и не пытаясь кому-то что-то доказать. Это был мой мир и, если он кому-то не нравился, я не собиралась никого насильно туда приглашать. Помню, позже, читая одну из папиных книг, я случайно наткнулась на строки какого-то старого философа, которые были написаны много веков назад и которые меня тогда очень обрадовали и несказанно удивили:
«Будь, как все, иначе жизнь станет невыносимой. Если в знании или умении оторвёшься от нормальных людей слишком далеко, тебя перестанут понимать и сочтут безумцем. В тебя полетят камни, от тебя отвернётся твой друг»…
Значит уже тогда (!) на свете были «необычные» люди, которые по своему горькому опыту знали, как это всё непросто и считали нужным предупредить, а если удастся – и уберечь, таких же «необычных», какими были они сами, людей!!!
Эти простые слова, когда-то давно жившего человека, согрели мою душу и поселили в ней крохотную надежду, что когда-нибудь я возможно и встречу кого-то ещё, кто будет для всех остальных таким же «необычным», как я сама, и с кем я смогу свободно говорить о любых «странностях» и «ненормальностях», не боясь, что меня воспримут «в штыки» или, в лучшем случае, – просто безжалостно высмеют. Но эта надежда была ещё настолько хрупкой и для меня невероятной, что я решила поменьше увлекаться, думая о ней, чтобы, в случае неудачи, не было бы слишком больно «приземляться» с моей красивой мечты в жёсткую реальность…
Даже из своего короткого опыта я уже понимала, что во всех моих «странностях» не было ничего плохого или отрицательного. А если иногда какие-то из моих «экспериментов» и не совсем получались, то отрицательное действие теперь проявлялось уже только на меня, но не на окружающих меня людей. Ну, а если какие-то друзья, из-за боязни быть вовлечёнными в мои «ненормальности», от меня отворачивались – то такие друзья мне были просто не нужны…
И ещё я знала, что моя жизнь кому-то и для чего-то видимо была нужна, потому, что в какую бы опасную «передрягу» я не попадала, мне всегда удавалось из неё выйти без каких-либо негативных последствий и всегда как-будто кто-то неизвестный мне в этом помогал. Как, например, и произошло тем же летом, в момент, когда я чуть было не утонула в нашей любимой реке Нямунас...

Был очень жаркий июльский день, температура держалась не ниже +40 градусов. Накалившийся «до бела» воздух был сухим, как в пустыне и буквально «трещал» в наших лёгких при каждом вздохе. Мы сидели на берегу реки, бессовестно потея и ловили ртами воздух, как выброшенные на сушу перегревшиеся караси… И уже почти что полностью «поджарившись» на солнышке, тоскующими глазами смотрели на воду. Привычной влаги абсолютно не чувствовалось и поэтому всей ребятне дико хотелось как можно быстрее окунуться. Но купаться было немножко боязно, так как это был другой, не привычный нам берег реки, а Нямунас, как известно, издавна была той глубокой и непредсказуемой рекой, с которой шутки шутить не советовалось.
Наш старый любимый пляж был на время закрыт для чистки, поэтому мы все временно собрались на месте более или менее кому-то знакомом, и все пока что дружно «сушились» на берегу, никак не решаясь купаться. У самой реки росло огромное старое дерево. Его длинные шелковистые ветви, при малейшем дуновении ветра, касались воды, тихо лаская её нежными лепестками, а мощные старые корни, упираясь в речные камни, сплетались под ним в сплошной «бородавчатый» ковёр, создавая своеобразную, нависающую над водой, бугристую крышу.
Вот это-то старое мудрое дерево, как ни странно, и являло собой реальную опасность для купающихся… Вокруг него, по какой-то причине, в воде создавалось множество своеобразных «воронок», которые как бы «всасывали» попавшегося человека в глубину и надо было быть очень хорошим пловцом, чтобы суметь удержаться на поверхности, тем более, что место под деревом как раз было очень глубоким.
Но детям говорить об опасности, как известно, почти что всегда бесполезно. Чем больше их убеждают заботливые взрослые, что с ними может произойти какая-то непоправимая беда, тем больше они уверенны, что «может быть с кем-то это и может случиться, но, конечно же, только не с ними, не здесь и не сейчас»… А само ощущение опасности, наоборот – их только ещё больше притягивает, тем самым, провоцируя иногда на глупейшие поступки.
Вот примерно так же думали и мы – четверо «бравых» соседских ребят и я, и, не вытерпев жары, всё же решили искупаться. Река выглядела тихой и спокойной, и никакой опасности вроде бы собой не представляла. Мы договорились наблюдать друг за другом и дружно поплыли. В начале вроде бы всё было, как обычно – течение было не сильнее, чем на нашем старом пляже, а глубина не превышала уже знакомой привычной глубины. Я расхрабрилась и поплыла уже более уверенно. И тут же, за эту же слишком большую уверенность, «боженька стукнул меня по головушке, да не пожалел»… Я плыла недалеко от берега, как вдруг почувствовала, что меня резко потащило вниз… И это было столь внезапно, что я не успела никак среагировать, чтобы удержаться на поверхности. Меня странно крутило и очень быстро тянуло в глубину. Казалось, время остановилось, я чувствовала, что не хватает воздуха.
Тогда я ещё ничего не знала ни о клинической смерти, ни о светящихся туннелях, появлявшихся во время неё. Но то, что случилось далее, было очень похожим на все те истории о клинических смертях, которые намного позже мне удалось прочитать в разных книжках, уже живя в далёкой Америке…
Я чувствовала, что если сейчас же не вдохну воздуха, мои лёгкие просто-напросто разорвутся, и я, наверняка, умру. Стало очень страшно, в глазах темнело. Неожиданно в голове вспыхнула яркая вспышка, и все чувства куда-то исчезли... Появился слепяще-яркий, прозрачный голубой туннель, как будто весь сотканный из мельчайших движущихся серебристых звёздочек. Я тихо парила внутри него, не чувствуя ни удушья, ни боли, только мысленно удивляясь необыкновенному чувству абсолютного счастья, как будто наконец-то обрела место своей долгожданной мечты. Было очень спокойно и хорошо. Все звуки исчезли, не хотелось двигаться. Тело стало очень лёгким, почти что невесомым. Вероятнее всего, в тот момент я просто умирала...
Я видела какие-то очень красивые, светящиеся, прозрачные человеческие фигуры, медленно и плавно приближающиеся по туннелю ко мне. Все они тепло улыбались, как будто звали к ним присоединиться… Я уже было потянулась к ним… как вдруг откуда-то появилась огромная светящаяся ладонь, которая подхватила меня снизу и, как песчинку, начала быстро подымать на поверхность. Мозг взорвался от нахлынувших резких звуков, как будто в голове внезапно лопнула защищающая перегородка... Меня, как мячик, вышвырнуло на поверхность… и оглушило настоящим водопадом цветов, звуков и ощущений, которые почему-то воспринимались мной теперь намного ярче, чем это было привычно.
На берегу была настоящая паника… Соседские мальчишки, что-то крича, выразительно размахивали руками, показывая в мою сторону. Кто-то пытался вытащить меня на сушу. А потом всё поплыло, закружилось в каком-то сумасшедшем водовороте, и моё бедное, перенапряжённое сознание уплыло в полную тишину... Когда я понемножку «очухалась», ребята стояли вокруг меня с расширившимися от ужаса глазами, и все вместе чем-то напоминали одинаковых перепуганных совят… Было видно, что всё это время они находились чуть ли не в настоящем паническом шоке, и видимо мысленно уже успели меня «похоронить». Я постаралась изобразить улыбку и, всё ещё давясь тёплой речной водой, с трудом выдавила, что у меня всё в порядке, хотя ни в каком порядке я в тот момент естественно не была.

«Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Сердобский научный кружок краеведения и уездный музей»

Князь АЛЕКСАНДР БОРИСОВИЧ КУРАКИН
18 января 1752 года, Москва - 6 июня 1818, Веймар, Германия
видный государственный деятель и дипломат, действительный тайный советник 1-го класса (1807 год), сенатор (с 1798 года), член Государственного совета (с 1810 года).

Сын гофмейстера, князя Бориса Александровича Куракина от брака с Еленой Степановной Апраксиной.
Внук Александра Борисовича Куракина I-го, брат Алексея Борисовича Куракина, Степана Борисовича Куракина и Ивана Борисовича Куракина.

В детстве записан сержантом в лейб-гвардии Семеновский полк, с 1761 подпоручик.
С 1763 года живет в Санкт-Петербурге на попечении своего внучатого дяди Н. И. Панина. После смерти отца в 1764 году находится под опекой Паниных.
Граф Панин является воспитателем великого князя Павла Петровича, будущего императора Павла I. Общие игры перерастают в крепкую дружбу на долгие годы.
В 1766 году направлен на учебу в Альбертинскую коллегию в Киль, где слушал курс лекций, одновременно числясь при посольстве в Копенгагене.

В 1767-1768 годах совершил путешествие в Речь Посполитую, Данию, Германию.

В 1770 году слушал лекции в Лейденском университете. Путешествует по Голландии, Великобритании, Франции.

С 1771 года камер-юнкер. Весной 1773 года возвращается в Россию, вступает в масонскую ложу «Капитулум Петро-политую», в 1779 году принят в главную петербургскую ложу.

С 1773 года состоит при великом князе Павле, является одним из наиболее приближенных к нему лиц. В 1776 году сопровождает Павла в Берлин на встречу с его невестой принцессой Софией Доротеей, будущей императрицей Марией Федоровной.

С 1778 года камергер, назначен обер-прокурором Сената и в 1781 году избран предводителем дворянства Санкт-Петербургской губернии.

В 1781-1782 годах сопровождает Павла, графа и графиню Северных, в заграничной поездке.

Дружба с Куракиным не по нраву Екатерине II, несколько неосторожных слов в перехваченном письме полковнику П. А. Бибикову, послужили поводом к удалению в село Борисоглебское Саратовской губернии.

После смерти императрицы Екатерины II Куракин в ноябре 1796 года возвращается в Санкт-Петербург, пожалован в тайные советники, назначен членом совета при императоре, затем вице-канцлером, произведен в действительные тайные советники, получает ордена Святого Владимира I-й степени и Андрея Первозванного.

Ему пожалован дом в Санкт-Петербурге, а в день коронации Павла I-го — более 4000 душ в Псковской и Санкт-Петербургской губерниях, а затем вместе с братом Алексеем — 20 тысяч десятин в Тамбовской губернии, рыбные ловли и казенные участки в Астраханской губернии.

В 1797 году, вместе с А. А. Безбородко, Куракин участвовует в заключении конвенции о принятии императором Павлом I под свое покровительство Мальтийского ордена, назначен бальи ордена.

В результате борьбы придворных группировок под давлением И. П. Кутайсова и Ф. В. Ростопчина в сентябре 1798 года освобожден от должности вице-канцлера и уезжает в деревню.

После отставки Ростопчина вторично, в феврале 1801 года назначен вице-канцлером. Занимается разбором бумаг императора Павла I.

С 1801 года член Непременного совета и управляющий Коллегией иностранных дел, с сентября 1802 года освобожден от управления Коллегией и назначен Канцлером российских орденов.

После Аустерлицкого сражения 1805 года подал императору Александру I докладную записку, в которой писал о необходимости подготовки крупной армии для обороны России и одновременно предлагал начать переговоры с Францией. С июля 1806 года посол в Вене. Вместе с Д. И. Лобановым-Ростовским подписал Тильзитский мир в 1807 году. С октября 1808 года посол в Париже.

Во время пожара на балу в июле 1810 года получил сильные ожоги и впоследствии часто болел.

Постоянно информирует императора Александра I об угрозе войны с Францией, рекомендует заручиться поддержкой Австрии и Пруссии или добиться их нейтралитета, заключить мир с Турцией и Швецией и вступить в союз с Великобританией. В 1811 году в письме Александру I предложил в предстоящей войне избегать генерального сражения, используя тактику «малой войны», на примере борьбы испанцев против французов, затруднять снабжение французской армии после ее вторжения в Россию. В феврале 1812 года предлагает Н. П. Румянцеву начать переговоры с французским правительством с целью улаживания взаимных претензий, одновременно отмечая, что он не верит в успех этой акции. В апреле 1812 года на встрече с французским императором Наполеоном I предпринимает безуспешную попытку урегулировать русско-французские отношения. После выезда Наполеона I в армию, сложил с себя обязанности посла.

В последние годы жизни не играет активной политической роли.

Умер 24 июня 1818 года в Веймаре. Похоронен в павловской церкви Марии Магдалины в Павловске. На памятнике Куракину, поставленном императрицей Марией Федоровной, выбита надпись «Другу супруга моего». Согласно его завещанию, крестьяне одной из вотчин Куракина получили свободу, все состояние перешло к брату Алексею Борисовичу Куракину.

A. Б. Куракин не был женат, но имел большую слабость к женщинам, в разных слоях общества имел многочисленные связи, последствием которых было до 70 побочных детей. От него ведут свое происхождение бароны Вревские и Сердобины.