А. Богданов «Красная Звезда

Даже не верится, что этому роману уже 104 года (написан за 40 лет до оруэлловского «1984») – настолько он актуален и, как ни странно, одновременно архаичен и утопичен (особенно ярко это проявляется в описании социалистического общества марсиан). Этот роман - предтеча советской фантастики.

Конечно, чувствуется, что Богданов (настоящая фамилия - Малиновский) жил идеями революции и был соратником Ленина - произведение пропитано духом социализма и пролетаризма. Даже название символично: «Красная звезда» - магический пентальф алого цвета как символ коммунизма и прогресса, да и планета выбрана красная, названная именем бога войны. В романе описаны социальные преобразования общества марсиан «по Карлу Марксу» с налетом фантастики. Но в то же время не забыты и приключения в духе романов Жюля Верна.

Александр Богданов оказался не просто хорошим политиком и ученым, но и отличным провидцем. Так, в «Красной звезде» он предсказал:

Создание технологии омоложения кровью молодых - чем не плазмовое омоложение и методика стволовых клеток (кстати, сам автор занимался гематологией, создал первый в мире Институт крови и погиб после проведенного на себе 11-ого экспериментального переливания крови – началось отторжение);

Возможность использования эвтаназии;

Появление не просто ракетного двигателя, а также описал принцип его действия;

Использование атомной энергии, в том числе и в качестве ядерного оружия;

Создание химическим путем искусственных волокон;

Создание 3D-кинотеатров;

Изобретение компьютеров и видеосвязи (видеотелефона);

Использование белков при создании искусственной пищи;

Угрозу экологической катастрофы.

Сами марсиане внешне похожи на серо-зеленых человечков, которых растиражировал Голливуд – прослеживается очередной «тыринг» американцев.

«Его глаза были чудовищно громадны, какими никогда не бывают человеческие глаза. Их зрачки были расширены даже по сравнению с этой неестественной величиной самих глаз, что делало их выражение почти страшным. Верхняя часть лица и головы была настолько широка, насколько это было неизбежно для помещения таких глаз; напротив, нижняя часть лица, без всяких признаков бороды и усов, была сравнительно мала. Все вместе производило впечатление крайней оригинальности, пожалуй, уродства».

Очень интересно как общаются герои, в духе своего времени, - неэмоционально, безразлично вежливо. И, несмотря на особенности эпохи и почтенный возраст произведения, в нем довольно вольно описываются отношения полов у марсиан.

Оценка: 9

Хороший утопический роман. Воображение Богданова переносит нас с привычного земного мира в удивительный идеальный мир Марса. По задумке автора, при всех преимуществах коммунистического строя над капиталистическим у первого тоже остаются некие проблемы перед природой, космосом, планетой. Роман написан задолго до Октябрьской революции 1917 года, но в тексте сквозит уверенность в победе социалистов, свержении буржуазии, как, собственно, и случилось.

Теперь хотелось бы затронуть предсказания. Известно, что в произведениях фантастов-классиков есть много предсказаний тех вещей, которыми мы пользуемся сегодня не задумываясь.

Богданов предсказал 3D-кинотеатр и трехмерное телевидение вообще, получается. Считается, что видеочат предсказал Хьюго Гернсбек в романе «Ральф 124С 41+« впервые опубликованном лишь в 1911 году, то есть на 3 года после написания «Красной звезды» Александра Богданова, где есть телефон с передачей видео собеседника. Также до открытия Эйнштейна обсуждается перспектива использования ядерной энергетики. Богданов предсказывает разгон и торможение космических кораблей, а так же невесомость при недостаточном ускорении или же его отсутствии. Ну и компьютеры, появившиеся лишь после Второй мировой войны.

Еще один интересный факт: фамилия одного из героев - Вернер, это один из псевдонимов Александра Малиновского, то есть Богданова.

В целом произведение оставило теплое впечатление.

Оценка: 8

Как правило, произведения начала 20-го века либо сплошь приключенческие, либо сплошь утопические, ничего не имеющие общего с реальностью. В данном случае это смесь реального социализма, с элементами утопии, приключений, технического предвидения и классической любви. И все это объединено неплохим литературным стилем. Одним словом перед нами, даже сегодня, произведение, которое читается, которое увлекает и которое заставляет спорить и искать аналогии. А философские рассуждения по отдельным этическим проблемам просто доставляют удовольствие: особенно это касается воспитания детей, эвтаназии, особенностей развития социализма.

Оценка: 8

Если считать, что под марсианами подразумевалось будущее человечество, то плотность предсказаний в романе зашкаливает. Автор предусмотрел и электроядерные ракетные двигательи малой тяги (т.е. не просто такие, где ядерные бомбочки взрываются и так создается реактивная тяга, а такие какие планируются для экспедиции к Марсу), и ядерное оружие, и искусственные волокна, и вычислительные машины с печатающими устройствами, и много еще чего. Но самое поразительное не это. Самое поразительное то, что автор предсказал, что социалистическая революция победит отнюдь не на всей планете сразу, а только в некоторых странах, что в этих странах будет множество диссидентов стремящихся к реставрации капитализма.

«Но даже там, где социализм удержится и выйдет победителем, его характер будет глубоко и надолго искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и военщины, с неизбежным последствием - варварским патриотизмом.» Просто не верится, что это было написано в 1908 году! Тут Богданов в своем научном предвидении превзошел и Каутского и Ленина вместе взятых.

Оценка: 9

Чтобы понимать насколько эта книга превосходит научно-фантастические труды тех, кто творил через полвека и в 21 веке, стоит подумать о том, что в «Красной звезде» Александр Богданов предсказал появление телевидения, видеоформат 3Д, а также применение для медицинских целей переливание крови. Всё это автор предсказал, когда сел писать книгу в 1908 году.

Если оценивать книгу в целом, то могу сказать только положительное - интригующее описание социального устройства иноземной цивилизации, прогрессивные технологии, чуждый землянам тип экономики, описание политической идеологии на Марсе, и самое главное - последние страниц 10 происходят такие события, которые заставляют усомниться в том, что пережитые главным героем приключения были реальны, и так лишь в самом конце на последних строках автор даёт окончательный ответ на вопрос «Было всё это на самом деле или нет?».

Среди слабых сторон могу отметить только то, что моментами встречаются отрывки, в которых присутствует много научных и инженерных терминов. Но и здесь можно сделать поблажку, ведь автор был в первую очередь учёным, а уж потом писателем.

Оценка: 8

В отечественной в целом фантастике ничего вплоть до 1930-ых годов даже близко стоящего к этой книге не будет. В отличии от по-детски написанной для взрослых «Аэлиты», которые объединяет лишь задумка с населенным Марсом, на которой летят люди, это серьезная и интересная книга. Мир Марса превосходно описан, можно даже задатся вопросом: утопия ли это? Выдающиеся достижения приводят к новым проблемам, что у многих фантастов не столь ярко описано.

Спойлер (раскрытие сюжета)

Наиболее запали в память рассуждения марсиан о всех своих сородичах - как части единого целого, а неродившихся детей считают лишением целого своец части, ударом по всем

Реакция же главного героя вполне правдоподобная, не то что опять в Аэлите, рассуждения о Марсе землянина, пусть он скорее всего и, как сам Богданов, член РСДРП, сложны, он с трудом уживается в мире о котором мечтал на Земле.

Если я правильно понял, в СССР книга не переиздавалась 50 лет. Богданов все же уникальный человек - всю свой жизнь был активным деятелем партии большевиков, честно и без предательств и интриг работал на благо партии, однако при этом очень серьезно расходился своей философией (с которой я, признаться честно не основательно знаком за пределами его художественных книг) как с дореволюционными большевиками, так и с дальнейшими.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

И в книге нету ни компартии, ни революции - на Марсе у Богданова «обошлись»

Из похожих книг можно увидеть разве что «Люди как боги» Уэллса.

Оценка: 10

Впервые прочитал «Красную звезду» пару лет назад - решил ознакомиться, поскольку считал классикой. Остался доволен. Но поскольку это было позднесоветское сокращённое издание, остался вопрос, что же такое из романа вырезали. И вот примерно в то же время была переиздана полная версия. Перечитал роман только что. Но о вырезанных фрагментах в конце отзыва.

Итак, мы видим утопию на Марсе, описание которого соответствует представлениям столетней давности (древний Марс (см. Берроуза и «Аэлиту»), молодая Венера). В описании марсианского космического корабля - этеронефа - чувствуется жюльверновский дух. В упрёк утопиям часто ставят то, что изображаемое «идеальное» общество статично. У Богданова же марсианское человечество ведёт непрерывную борьбу с природой - решены одни проблемы, назревают другие. И в этом я вижу сходство с творчеством Ефремова. «Красная звезда» кажется мне в некоторой степени предшественницей «Туманности Андромеды». В чём сходство? Марс населён именно гуманоидами (не спрутами, не ангелоподобными существами, не живыми облаками). Прямота речи марсиан (в облике которых есть что-то от уфологических греев). Общественное воспитание детей. Или это свидетельства общего базиса обоих авторов - марксизма? Другой поразивший меня момент книги - в речи Стэрни словно бы предсказана судьба «социализма в отдельно взятой стране». Объём романа мал, язык несложен. Вероятно, это связано с тем, что книга предназначалась для широких масс (да, были в эпоху Серебряного века мастера изящной словесности, которых и сейчас очень трудно понять).

Насквозь большевистская фантастика. Даже удивительно, что Советская власть не канонизировала Богданова как патриарха фантастики. Возможно, потому, что литературно автору не удалось создать оригинальных персонажей, его герои - просто фишки, двигающие согласно основной идее. Идее господства коммунистического строя.

«Красная звезда» - утопия в чистом виде. Марс там условен, этакий город Солнца, в котором жители победили атавизм собственности и стали коллективными винтиками. Жители неживые, они идут по жизни маршем. И споры только - уничтожать Землю или не уничтожать.

Роман - хорошая иллюстрация иллюзии будущего по-коммунистически. Именно иллюзорного будущего, никогда не достижимого горизонта. Ибо он противоречит человеческой (и марсианской) природе. Идея реальных коммунистов - «Весь мир насилья мы разрушим. Кто не с нами, тот против нас» А общество полная чаща для свободных людей - это морковка, подвешенная перед мордой ослика.

Ну кто, скажите, по влечению души будет заниматься ассенизаторством - все творить хотят, а убирать отходы жизнедеятельности во славу идеи можно только короткое время. Да и без конкуренции, борьбы, соперничества наступит стагнация, а потом загнивание. А коммунизм не предусматривает соперничества. Идти надо в ногу.

Но как свидетельство времени, начала ХХ века, «Красная звезда» - любопытнейший слепок эпохи, показывающая мировоззрение определенной части масс.

Оценка: 7

Александр Богданов


КРАСНАЯ ЗВЕЗДА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Это было тогда, когда только начиналась та великая ломка в нашей стране, которая идет еще до сих пор и, я думаю, близится теперь к своему неизбежному грозному концу.

Ее первые, кровавые дни так глубоко потрясли общественное сознание, что все ожидали скорого и светлого исхода борьбы: казалось, что худшее уже совершилось, что ничего еще худшего не может быть. Никто не представлял себе, до какой степени цепки костлявые руки мертвеца, который давил и еще продолжает давить живого в своих судорожных объятиях.

Боевое возбуждение стремительно разливалось в массах. Души людей беззаветно раскрывались навстречу будущему; настоящее расплывалось в розовом тумане, прошлое уходило куда-то вдаль, исчезая из глаз. Все человеческие отношения стали неустойчивы и непрочны, как никогда раньше.

В эти дни произошло то, что перевернуло мою жизнь и вырвало меня из потока народной борьбы.

Я был, несмотря на свои двадцать семь лет, одним из «старых» работников партии. За мною числилось шесть лет работы, с перерывом всего на год тюрьмы. Я раньше, чем многие другие, почувствовал приближение бури и спокойнее, чем они, ее встретил. Работать приходилось гораздо больше прежнего; но я вместе с тем не бросал ни своих научных занятий - меня особенно интересовал вопрос о строении материи, - ни литературных: я писал в детских журналах, и это давало мне средства к жизни. В то же время я любил… или мне казалось, что любил.

Ее партийное имя было Анна Николаевна.

Она принадлежала к другому, более умеренному течению нашей партии. Я объяснял это мягкостью ее натуры и общей путаницей политических отношений в нашей стране; несмотря на то, что она была старше меня, я считал ее еще не вполне определившимся человеком. В этом я ошибался. […]

И все же я не предвидел и не предполагал неизбежности разрыва, - когда в нашу жизнь проникло постороннее влияние, которое ускорило развязку.

Около этого времени в столицу приехал молодой человек, носивший необычайное у нас конспиративное имя Мэнни. Он привез с Юга некоторые сообщения и поручения, по которым можно было видеть, что он пользуется полным доверием товарищей. Выполнивши свое дело, он еще на некоторое время решил остаться в столице и стал нередко заходить к нам, обнаруживая явную склонность ближе сойтись со мною.

Это был человек оригинальный во многом, начиная с наружности. Его глаза были настолько замаскированы очень темными очками, что я не знал даже их цвета; его голова была несколько непропорционально велика; черты его лица, красивые, но удивительно неподвижные и безжизненные, совершенно не гармонировали с его мягким и выразительным голосом так же, как и с его стройной, юношески гибкой фигурой. Его речь была свободной и плавной и всегда полной содержания. Его научное образование было очень односторонне; по специальности он был, по-видимому, инженер.

В беседе Мэнни имел склонность постоянно сводить частные и практические вопросы к общим идейным основаниям. Когда он бывал у нас, выходило всегда как-то так, что противоречия натур и взглядов у меня с женой очень скоро выступали на первый план настолько отчетливо и ярко, что мы начинали мучительно чувствовать их безысходность. Мировоззрение Мэнни было, по-видимому, сходно с моим; он всегда высказывался очень мягко и осторожно по форме, но столь же резко и глубоко по существу. Наши политические разногласия с Анной Николаевной он умел так искусно связывать с основным различием наших мировоззрений, что эти разногласия казались психологически неизбежными, почти логическими выводами из них, и исчезала всякая надежда повлиять друг на друга, сгладить противоречия и прийти к чему-нибудь общему. Анна Николаевна питала к Мэнни нечто вроде ненависти, соединенной с живым интересом. Мне он внушал большое уважение и смутное недоверие: я чувствовал, что он идет к какой-то цели, но не мог понять к какой.

В один из январских дней - это было уже в конце января - предстояло обсуждение в руководящих группах обоих течений партии проекта массовой демонстрации с вероятным исходом в вооруженное столкновение. Накануне вечером пришел к нам Мэнни и поднял вопрос об участии в этой демонстрации, если она будет решена, самих партийных руководителей. Завязался спор, который быстро принял жгучий характер.

Анна Николаевна заявила, что всякий, кто подает голос за демонстрацию, нравственно обязан идти в первых рядах. Я находил, что это вообще вовсе не обязательно, а идти следует тому, кто там необходим или кто может быть серьезно полезен, причем имел в виду именно себя, как человека с некоторым опытом в подобных делах. Мэнни пошел дальше и утверждал, что, ввиду, очевидно, неизбежного столкновения с войсками, на поле действия должны находиться уличные агитаторы и боевые организаторы, политическим же руководителям там совсем не место, а люди физически слабые и нервные могут быть даже очень вредны. Анна Николаевна была прямо оскорблена этими рассуждениями, которые ей казались направленными специально против нее. Она оборвала разговор и ушла в свою комнату. Скоро ушел и Мэнни.

На другой день мне пришлось встать рано утром и уйти, не повидавшись с Анной Николаевной, а вернуться уже вечером. Демонстрация была отклонена и в нашем комитете и, как я узнал, в руководящем коллективе другого течения. Я был этим доволен, потому что знал, насколько недостаточна подготовка для вооруженного конфликта, и считал такое выступление бесплодной растратой сил. Мне казалось, что это решение несколько ослабит остроту раздражения Анны Николаевны из-за вчерашнего разговора. На столе у себя я нашел записку от Анны Николаевны:

«Я уезжаю. Чем больше я понимаю себя и вас, тем более для меня становится ясно, что мы идем разными путями и что мы оба ошиблись. Лучше нам больше не встречаться. Простите».

Я долго бродил по улицам, утомленный, с чувством пустоты в голове и холода в сердце. Когда я вернулся домой, то застал там неожиданного гостя: у моего стола сидел Мэнни и писал записку.

2. ПРИГЛАШЕНИЕ


Мне надо переговорить с вами по одному очень серьезному и несколько странному делу, - сказал Мэнни.

Мне было все равно; я сел и приготовился слушать.

Я читал вашу брошюру об электронах и материи, - начал он. - Я сам несколько лет изучал этот вопрос и полагаю, что в вашей брошюре много верных мыслей.

Это было тогда, когда только начиналась та великая ломка в нашей стране, которая идет еще до сих пор и, я думаю, близится теперь к своему неизбежному грозному концу.

Ее первые, кровавые дни так глубоко потрясли общественное сознание, что все ожидали скорого и светлого исхода борьбы: казалось, что худшее уже совершилось, что ничего еще худшего не может быть. Никто не представлял себе, до какой степени цепки костлявые руки мертвеца, который давил и еще продолжает давить живого в своих судорожных объятиях.

Боевое возбуждение стремительно разливалось в массах. Души людей беззаветно раскрывались навстречу будущему; настоящее расплывалось в розовом тумане, прошлое уходило куда-то вдаль, исчезая из глаз. Все человеческие отношения стали неустойчивы и непрочны, как никогда раньше.

В эти дни произошло то, что перевернуло мою жизнь и вырвало меня из потока народной борьбы.

Я был, несмотря на свои двадцать семь лет, одним из «старых» работников партии. За мною числилось шесть лет работы, с перерывом всего на год тюрьмы. Я раньше, чем многие другие, почувствовал приближение бури и спокойнее, чем они, ее встретил. Работать приходилось гораздо больше прежнего; но я вместе с тем не бросал ни своих научных занятий - меня особенно интересовал вопрос о строении материи, - ни литературных: я писал в детских журналах, и это давало мне средства к жизни. В то же время я любил… или мне казалось, что любил.

Ее партийное имя было Анна Николаевна.

Она принадлежала к другому, более умеренному течению нашей партии. Я объяснял это мягкостью ее натуры и общей путаницей политических отношений в нашей стране; несмотря на то, что она была старше меня, я считал ее еще не вполне определившимся человеком. В этом я ошибался. […]

И все же я не предвидел и не предполагал неизбежности разрыва, - когда в нашу жизнь проникло постороннее влияние, которое ускорило развязку.

Около этого времени в столицу приехал молодой человек, носивший необычайное у нас конспиративное имя Мэнни. Он привез с Юга некоторые сообщения и поручения, по которым можно было видеть, что он пользуется полным доверием товарищей. Выполнивши свое дело, он еще на некоторое время решил остаться в столице и стал нередко заходить к нам, обнаруживая явную склонность ближе сойтись со мною.

Это был человек оригинальный во многом, начиная с наружности. Его глаза были настолько замаскированы очень темными очками, что я не знал даже их цвета; его голова была несколько непропорционально велика; черты его лица, красивые, но удивительно неподвижные и безжизненные, совершенно не гармонировали с его мягким и выразительным голосом так же, как и с его стройной, юношески гибкой фигурой. Его речь была свободной и плавной и всегда полной содержания. Его научное образование было очень односторонне; по специальности он был, по-видимому, инженер.

В беседе Мэнни имел склонность постоянно сводить частные и практические вопросы к общим идейным основаниям. Когда он бывал у нас, выходило всегда как-то так, что противоречия натур и взглядов у меня с женой очень скоро выступали на первый план настолько отчетливо и ярко, что мы начинали мучительно чувствовать их безысходность. Мировоззрение Мэнни было, по-видимому, сходно с моим; он всегда высказывался очень мягко и осторожно по форме, но столь же резко и глубоко по существу. Наши политические разногласия с Анной Николаевной он умел так искусно связывать с основным различием наших мировоззрений, что эти разногласия казались психологически неизбежными, почти логическими выводами из них, и исчезала всякая надежда повлиять друг на друга, сгладить противоречия и прийти к чему-нибудь общему. Анна Николаевна питала к Мэнни нечто вроде ненависти, соединенной с живым интересом. Мне он внушал большое уважение и смутное недоверие: я чувствовал, что он идет к какой-то цели, но не мог понять к какой.

В один из январских дней - это было уже в конце января - предстояло обсуждение в руководящих группах обоих течений партии проекта массовой демонстрации с вероятным исходом в вооруженное столкновение. Накануне вечером пришел к нам Мэнни и поднял вопрос об участии в этой демонстрации, если она будет решена, самих партийных руководителей. Завязался спор, который быстро принял жгучий характер.

Анна Николаевна заявила, что всякий, кто подает голос за демонстрацию, нравственно обязан идти в первых рядах. Я находил, что это вообще вовсе не обязательно, а идти следует тому, кто там необходим или кто может быть серьезно полезен, причем имел в виду именно себя, как человека с некоторым опытом в подобных делах. Мэнни пошел дальше и утверждал, что, ввиду, очевидно, неизбежного столкновения с войсками, на поле действия должны находиться уличные агитаторы и боевые организаторы, политическим же руководителям там совсем не место, а люди физически слабые и нервные могут быть даже очень вредны. Анна Николаевна была прямо оскорблена этими рассуждениями, которые ей казались направленными специально против нее. Она оборвала разговор и ушла в свою комнату. Скоро ушел и Мэнни.

На другой день мне пришлось встать рано утром и уйти, не повидавшись с Анной Николаевной, а вернуться уже вечером. Демонстрация была отклонена и в нашем комитете и, как я узнал, в руководящем коллективе другого течения. Я был этим доволен, потому что знал, насколько недостаточна подготовка для вооруженного конфликта, и считал такое выступление бесплодной растратой сил. Мне казалось, что это решение несколько ослабит остроту раздражения Анны Николаевны из-за вчерашнего разговора. На столе у себя я нашел записку от Анны Николаевны:

«Я уезжаю. Чем больше я понимаю себя и вас, тем более для меня становится ясно, что мы идем разными путями и что мы оба ошиблись. Лучше нам больше не встречаться. Простите».

Я долго бродил по улицам, утомленный, с чувством пустоты в голове и холода в сердце. Когда я вернулся домой, то застал там неожиданного гостя: у моего стола сидел Мэнни и писал записку.

2. ПРИГЛАШЕНИЕ

Мне надо переговорить с вами по одному очень серьезному и несколько странному делу, - сказал Мэнни.

Мне было все равно; я сел и приготовился слушать.

Я читал вашу брошюру об электронах и материи, - начал он. - Я сам несколько лет изучал этот вопрос и полагаю, что в вашей брошюре много верных мыслей.

Я молча поклонился. Он продолжал:

В этой работе у вас есть одно особенно интересное для меня замечание. Вы высказали там предположение, что электрическая теория материи, необходимо представляя силу тяготения в виде какого-то производного от электрических сил притяжения и отталкивания, должна привести к открытию тяготения с другим знаком, то есть к получению такого типа материи, который отталкивается, а не притягивается Землей, Солнцем и другими знакомыми нам телами; вы указывали для сравнения на диамагнитное отталкивание тел и на отталкивание параллельных токов разного направления. Все это сказано мимоходом, но я думаю, что сами вы придавали этому большее значение, чем хотели обнаружить.

Вы правы, - ответил я, - и я думаю, что именно на таком пути человечество решит как задачу вполне свободного воздушного передвижения, так затем и задачу сообщения между планетами. Но верна ли сама по себе эта идея или нет, она совершенно бесплодна до тех пор, пока нет точной теории материи и тяготения. Если другой тип материи и существует, то просто найти его, очевидно, нельзя: силою отталкиванья он давно уже устранен из всей солнечной системы, а еще вернее - он не вошел в ее состав, когда она начинала организовываться в виде туманности. Значит, этот тип материи надо еще теоретически конструировать и затем практически воспроизвести. Теперь же для этого нет данных и можно, в сущности, только предчувствовать самую задачу.

Небольшие полуспойлеры к концу, бойтесь!

Когда читаешь название «Красная звезда» и смутно припоминаешь, что автор романа - большевик и пролеткультовский философ, то думаешь, что книга-то будет про политоту, а «красная звезда» - та же самая, что и на значках октябрят.

Ан нет. «Красная звезда» - это Марс. Фантастический роман, говорящий о компьютерах, Интернета и 3d-фильмах, написанный в 1908 году, когда даже сама идея социализма ещё была фантастикой. Бывает и такое.

Впрочем, я сейчас зря сбросила второе значение «красной звезды». Всё-таки Богданов описывает Марс и как «красную» в смысле «социалистическую» планету. Но попробуем обо всём по порядку. Передового гражданина с Земли марсиане, которые выглядят как самые стереотипные инопланетяшки с огромными глазами, берут к себе на планету, якобы с важной миссией. Миссия его действительно важна, но как показывает время и текст романа, она не совсем такова, как он думает. Парень знакомится с утопическим устройством жизни на Марсе, подробно всё это описывает, удивляясь, что эта утопия очень близка к социалистическим идеалам. Всё чинно, блинно, благородно. Страсти разворачиваются только к концу романа, но тут уже я спойлерить не буду, тем более, что не в них дело. Ну и в лавстори посерединке есть парочка приятных находок. Если вы любите получать удовольствие от неожиданных поворотов сюжета, то советую не читать предисловия и рецензии, чтобы не словить раскрытие нежданчика.

Итак, как же живёт счастливая красная звезда? Нетрудно догадаться, что в её жизни Богданов выразил то, что хотел бы видеть вокруг себя. Деньги давно канули в лету, работают все только столько, сколько хотят. Можно и вовсе не работать, но тогда скучно же. Берут продуктов производства все тоже столько, сколько хотят, но хапуг статистически очень мало. А так как марсиане смотрят исключительно на большие статистические числа, то всё пучком. Ещё одна издержка этих «больших чисел» - полное отрицание культа личности в истории. Марсиане совершенно не чтут тех, кто совершил великие открытия, например, в науке, мотивируя это тем, что первооткрыватели стоят на плечах предшественников, чьи заслуги могут быть куда выше их собственных. Так что они ставят памятники, так сказать, коллективному труду – не конкретному человеку, а самому историческому событию или открытию.

С искусством Богданов на пару с марсианами обходится весьма сурово. На первое место он ставит утилитарность и практичность, так что всё искусство, которое не несло практической ценности, поставлено куда ниже бытового. На Марсе уничтожены все элементы, которые, не дай б-же, могут мало-мальски ухудшить эффективность предмета. Добавил лишнюю рюшку на одежду – потратил лишний кусок ткани, страна обеднела, марсиане голодают, ах ты нехорошее существо, какая же тут красота?

Интересен марсианский взгляд на образование (и тут я не могу не кивнуть восхищённо). Дети и взрослые стремятся получить знания опытным путём, через личные впечатления, деятельность, опыты, путешествия. Хардкорная практика. Когда они этой практики наглотаются достаточно – тогда и прибегает на помощь теория, книги, которые систематизируют полученные знания и восполняют возможные пробелы в уже заложенной куче информации. Впрочем, некоторые показательные моменты этой хардкорной практики меня смутили, в частности, воспитание шкета на тему «Нельзя делать больно животным». Когда мелкота в приступе исследования ломает лягушке лапку, марсианская воспитательница ничтоже сумняшеся берёт палку и хреначит шкета так, что тот начинает орать. Дескать: «Чувствуешь теперь, что почувствовала эта лягуха?» Не спорю, метод эффективный, но что-то в нём есть противоречащее этой утопии.

В семейных отношениях марсиане придерживаются безревностной полигамии. Кто с кем хочет, тот с тем и крутит, даже если это десять марсиан подряд. Забавно, что в самом начале романа, когда главный герой на Марс ещё не попал, он высказывает точно такие же взгляды там, на Земле, от чего получает от своей тогдашней девушки метафизического леща. Ибо какой бы передовой они ни была, но к таким новшествам не готова.

Ещё одна любопытная научная деталь - постоянный обмен кровью у марсиан, чтобы омолодиться, избавиться от болезней, стать крепче и превратиться в братьев по крови. Даже неискушенный читатель заметит, как много внимания Богданов уделил описанию этой процедуры, а искушенный вспомнит, что он долгое время был сотрудником Института переливания крови и погиб как раз во время экспериментов на себе. Есть в этом что-то… Языческое что ли.

Утопия утопией, а вопросов после прочтения романа остаётся немало. Уж слишком много несостыковок и несуразиц. 1. Если у них всё так шоколадно и замечательно, то с какого панталыку вообще появляются убийцы, самоубийцы и прочие, для которых есть специальные заведения? В тексте романа описаны мотивы нескольких самоубийц и все они, честно говоря, тухловаты. 2. Марсиане позиционируют себя, как гуманистов, дающих всем и вся свободу выбора. При этом они чуть было не приняли решение (вот тут спойлер, прикрываем глазки) уничтожить всех землян, а то вдруг бы они все сопротивлялись вторжению марсиан и делали бы им обидки? Опять какая-то ситуация с лягушкой. То есть ей лапку не ломай, а целую планету уничтожить можно, если так удобнее. Двойные стандарты. 3. Тут тоже спойлер. Главный герой к концу книги считает, что он накосячил всё и вся, и теперь из-за него будет страдать всё человечество. Что он делает после этого? Правильно, идёт и косячит ещё больше, действительно непоправимо! Правда, автор толком не рассказывает нам, как к этому отнеслись марсиане. 4. Самое странное - это пресловутая полигамия. Сначала главный герой на земле втирает своей подружке, что полигамия – это супер. Потом прилетает на Марс, заводит себе одну подружку, когда она по делам уезжает, то вторую… И это нормально. Но как только он узнаёт, что его первая подружка встречалась сразу с двумя до него, то сразу брезгливо морщит нос, страдает и фуфукает. То есть, ему можно, а ей – нет. От как!

Так и получается, что Богданов противоречит не в мелочах, а в довольно крупных штуках. Вряд ли он бы стал делать это специально, по крайней мере про полигамию несоответствие уж слишком явное. Может быть, он хотел нам сказать, что Россия к утопии ещё не готова? Может быть, и не хотел, а так само получилось, что даже передовые умы России, пишущие фантастические романы, никак не могут подогнать под реальность фантастическую красоту и идеалы, цветущие в их головах.

Для 1908 года – запредельная крутота.

(1873-1928) в одной статье совершенно невозможно. Поэтому его политическую и научную деятельность пока не будем рассматривать, а взглянем на его литературное наследие.

Роман "Красная звезда" впервые был опубликован в петербургском издательстве "Товарищество художников печати" в 1908 году (помните эту дату!). Затем переиздавался в 1918 и в 1929 гг. Т.к. Богданов был одним из идеологов Пролеткульта, то его произведение насквозь пропитано пролеткультовскими идеями и эстетикой. Собственно говоря, Богданов и ставил задачу донести до широких масс свои идеи, а описать их в интересной литературной форме было вполне разумным решением.

По форме роман "Красная Звезда" представляет собой "жюль-верновский" образец классической фантастики конца XIX века. Особой "русскости" или апелляций к России в произведении не заметил. Роман везде позиционируют как утопию. Но утопия (равно как и антиутопия) по определению это всё-таки описание общества будущего, чего в романе нет. Просто Богданов описывает то общество к которому, по всей видимости, он стремился. Некий абсолют, математическая модель…

Вообще, произведение меня очень зацепило не столько сюжетной линией, сколько своим посылом, атмосферой, тем, что роман – это по сути художественное описание идеи, которую Богданов хотел реализовать в реальной жизни.

Русского революционера Леонида навестил странный гость, оказавшийся марсианином и предложил улететь на Марс, дабы помочь марсианам понять землян и в будущем быть что-то вроде посла доброй воли. Ну тут сразу я обратил внимание на описание внешности марсиан-инопланетян:

Его глаза были чудовищно громадны, какими никогда не бывают человеческие глаза. Их зрачки были расширены даже по сравнению с этой неестественной величиной самих глаз, что делало их выражение почти страшным. Верхняя часть лица и головы была настолько широка, насколько это было неизбежно для помещения таких глаз; напротив, нижняя часть лица, без всяких признаков бороды и усов, была сравнительно мала. Все вместе производило впечатление крайней оригинальности, пожалуй, уродства, но не карикатуры.

Ничего не напоминает? Конечно же, это классический инопланетянин из голливудских фильмов. Так у меня вопрос возник. А откуда вообще взялся этот образ? Кто его первым придумал?

Инопланетяне естественно прилетели на "тарелке". Но у Богданова это транспортное средство имеет своё называние – этеронеф . Красивое слово, кстати. Вот описание:

Наружную форму этеронефа я успел заметить еще накануне: это был почти шар со сглаженным сегментом внизу, на манер поставленного колумбова яйца, - форма, рассчитанная, конечно, на то, чтобы получался наибольший объем при наименьшей поверхности, то есть наименьшей затрате материала и наименьшей площади охлаждения. Что касается материала, то преобладали, по-видимому, алюминий и стекло.

Этеронеф и многие марсианские аппараты приводились в действие с помощью так называемой "материей отрицательного типа". Это вещество обладающее свойствами антигравитации.

По этому способу мы устраиваем и все летательные аппараты: они делаются из обыкновенных материалов, но заключают в себе резервуар, наполненный достаточным количеством "материи отрицательного типа". Затем остается дать всей этой невесомой системе надлежащую скорость движения.


А полёт на этеронефе описывается так:

В первую секунду мы должны были пройти всего один сантиметр, во вторую три, в третью пять, в четвертую семь сантиметров; и скорость должна была все время изменяться, непрерывно возрастая по закону арифметической прогрессии. Через минуту мы должны были достигнуть скорости идущего человека, через 15 минут - курьерского поезда и т.д.

Мы двигались по закону падения тел, но падали вверх и в 500 раз медленнее, чем обыкновенные тяжелые тела, падающие близ поверхности земли.

Социальное общество марсиан (читай – идеальное общество по Богданову) строится на постулате, что труд - естественная потребность развитого социалистического человека, и всякие виды замаскированного или явного принуждения к труду совершенно излишни. И вся жизнь социалистического марсианина – труд, досуг, творчество, личные отношения – всё строится вокруг этого.

В Интернете прочитал, что производство искусственных волокон начало активно развиваться лишь к 1940 году. А Богданов уже подробно описывает техпроцесс в 1908! По всей видимости, тогда это было хай-теком, что-то вроде наших нанотехнологий.

Несколько раз в месяц с ближайших химических заводов по рельсовым путям доставлялся "материал" для пряжи в виде полужидкого прозрачного вещества в больших цистернах. Из этих цистерн материал при помощи особых аппаратов, устраняющих доступ воздуха, переливался в огромный, высоко подвешенный металлический резервуар, плоское дно которого имело сотни тысяч тончайших микроскопических отверстий. Через отверстия вязкая жидкость продавливалась под большим давлением тончайшими струйками, которые под действием воздуха затвердевали уже в нескольких сантиметрах и превращались в прозрачные паутиновые волокна. Десятки тысяч механических веретен подхватывали эти волокна, скручивали их десятками в нити различной толщины и плотности и тянули их дальше, передавая готовую "пряжу" в следующее ткацкое отделение. Там на ткацких станках нити переплетались в различные ткани, от самых нежных, как кисея и батист, до самых плотных, как сукно и войлок, которые бесконечными широкими лентами тянулись еще дальше, в мастерскую кройки. Здесь их подхватывали новые машины, тщательно складывали во много слоев и вырезали из них тысячами заранее намеченные и размеренные по чертежам разнообразные выкройки отдельных частей костюма.

А здесь описывается работа главного героя на марсианской ткацкой фабрике. Кстати говоря, в некоторых источниках указано, что роман помогал писать не кто иной, как ! Но какого-либо достоверного подтверждения я не нашёл. Но вот от следующего отрывка прямо таки разит "гастевщиной"!

Работать "не хуже" других - к этому я стремился всеми силами и в общем не без успеха. Но я не мог не заметить, что мне это стоит гораздо больших усилий, чем остальным работникам. После обычных 4-6 (по земному счету) часов труда я бывал сильно утомлен, и мне нужен был немедленный отдых, тогда как прочие отправлялись по музеям, библиотекам, лабораториям или на другие фабрики наблюдать производство, а иногда даже там еще работать...

Я надеялся, что придет привычка к новым видам труда и сравняет меня со всеми работниками. Но этого не было. Я все более убеждался, что у меня не хватает _культуры внимания_. Физических движений требовалось очень мало, и по их быстроте и ловкости я не уступал, даже превосходил многих. Но требовалось такое непрерывное и напряженное внимание при наблюдении за машинами и материалом, которое было очень тяжело для моего мозга: очевидно, только в ряде нескольких поколений могла развиться эта способность до той степени, какая здесь являлась обычной и средней.

Когда - обыкновенно к концу моей дневной работы - в ней начинало уже сказываться утомление и внимание мне начинало изменять, я делал ошибку или замедлял на секунду выполнение какого-нибудь акта работы, тогда неминуемо и безошибочно рука кого-нибудь из соседей поправляла дело.

Здесь хочется всё таки побольше скопировать, т.к. в этих отрывках об искусстве и воплощена эстетика Пролеткульта.

Про искусство вообще:

- Вот уж никак не предполагал, что у вас существовали особые музеи художественных произведений, - сказал я Энно по дороге в музей. - Я думал, что скульптурные и картинные галереи - особенность именно капитализма с его показной роскошью и стремлением грубо нагромождать богатства. В социалистическом же обществе, я предполагал, искусство рассеивается повсюду рядом с жизнью, которую оно украшает.

- В этом вы и не ошибались, - отвечал Энно. - Большая часть произведений искусства предназначается у нас всегда для общественных зданий - тех, в которых мы обсуждаем наши общие дела, тех, в которых учимся и исследуем, в которых отдыхаем... Гораздо меньше мы украшаем наши фабрики и заводы: эстетика могучих машин и их стройного движения приятна нам в ее чистом виде, и очень мало таких произведений искусства, которые вполне гармонировали бы с нею, нисколько не рассеивая и не ослабляя ее впечатлений. Всего меньше мы украшаем наши дома, в которых большей частью живем очень мало. А наши музеи искусства - это научно-эстетические учреждения, это школы для изучения того, как развиваются искусства или, вернее, как развивается человечество в его художественной деятельности.

Про живопись:

Для позднейших художественных произведений, как и для древних, характерна чрезвычайная простота и единство мотива. Изображаются очень сложные человеческие существа с богатым и стройным жизненным содержанием, и при этом выбираются такие моменты их жизни, когда вся она сосредоточивается в одном каком-нибудь чувстве, стремлении... Любимые темы новейших художников - экстаз творческой мысли, экстаз любви, экстаз наслаждения природой, спокойствие добровольной смерти, - сюжеты, глубоко очерчивающие сущность великого племени, которое умеет жить со всей полнотой и напряженностью, умирать сознательно и с достоинством.

Про архитектуру:

Под архитектурой марсиане понимают не только эстетику зданий и больших инженерных сооружений, но также эстетику мебели, орудий, машин, вообще эстетику всего материально-полезного. Какую громадную роль в их жизни играет это искусство, о том можно было судить по особенной полноте и тщательности составления этой коллекции. От первобытных пещерных жилищ с их грубо украшенной утварью до роскошных общественных домов из стекла и алюминия с их внутренней обстановкой, исполненной лучшими художниками, до гигантских заводов с их грозно-красивыми машинами, до величайших каналов с их гранитными набережными и воздушными мостами, - тут были представлены все типические формы в виде картин, чертежей, моделей и особенно стереограмм в больших стереоскопах, где все воспроизводилось с полной иллюзией тождества. Особое место занимала эстетика садов, полей и парков; и как ни была непривычна для меня природа планеты, но даже мне часто была понятна красота тех сочетаний цветов и форм, которые создавались из этой природы коллективным гением племени с большими глазами.

В произведениях прежних эпох очень часто, как и у нас, изящество достигалось за счет удобства, украшения вредили прочности, искусство совершало насилие над прямым полезным назначением предметов. Ничего подобного мой глаз не улавливал в произведениях новейшей эпохи - ни в ее мебели, ни в ее орудиях, ни в ее сооружениях. Я спросил Энно, допускает ли их современная архитектура уклонение от практического совершенства предметов ради их красоты.

- Никогда, - отвечал Энно, - это была бы фальшивая красота, искусственность, а не искусство.

Скульптура:

В досоциалистические времена марсиане ставили памятники своим великим людям; теперь они ставят памятники только великим событиям; таким, как первая попытка достигнуть Земли, закончившаяся гибелью исследователей, таким, как уничтожение смертельной эпидемической болезни, таким, как открытие разложения и синтеза всех химических элементов. Ряд памятников был представлен в стереограммах того же отдела, где находились гробницы и храмы (у марсиан раньше существовали и религии). Одним из последних памятников великим людям был памятник того инженера, о котором рассказывал мне Мэнни. Художник сумел ясно представить силу души человека, победоносно руководившего армией труда в борьбе с природой и гордо отвергнувшего трусливый суд нравственности над его поступками.

По поводу поэзии... Тут видим противостояние мнений. На этот раз уже Леонид рассуждает с точки зрения современного ему поэтического авангарда, а марсианин Энно – с точки зрения классической поэзии:

- Чьи это стихи, - спросил я.
- Мои, - ответил Энно, - я написал их для Мэнни.
Я не мог вполне судить о внутренней красоте стихов на чуждом еще для меня языке; но несомненно, что их мысль была ясна, ритм очень стройный, рифма звучная и богатая. Это дало новое направление моим мыслям.
- Значит, у вас, в поэзии еще процветают строгий ритм и рифма?
- Конечно, - с оттенком удивления сказал Энно. - Разве это кажется вам некрасивым?
- Нет, вовсе не то, - объяснил я, - но у нас распространено мнение, что эта форма была порождена вкусами господствующих классов нашего общества, как выражение их похотливости и пристрастия к условностям, сковывающим свободу художественной речи. Из этого делают вывод, что поэзия будущего, поэзия эпохи социализма должна отвергнуть и забыть эти стеснительные законы.
- Это совершенно несправедливо, - горячо возразил Энно. - Правильно ритмическое кажется нам красивым вовсе не из пристрастия к условному, а потому, что оно глубоко гармонирует с ритмической правильностью процессов нашей жизни и сознания. А рифма, завершающая ряд многообразий в одинаковых конечных аккордах, разве она не находится в таком же глубоком родстве с той жизненной связью людей, которая их внутреннее многообразие увеличивает единством наслаждения в искусстве? Без ритма вообще нет художественной формы. Где нет ритма звуков, там должен быть, и притом тем строже, ритм идей... А если рифма действительно феодального происхождения, то ведь это можно сказать и о многих других хороших и красивых вещах.
- Но ведь рифма в самом деле стесняет и затрудняет выражение поэтической идеи?
- Так что же из этого? Ведь это стеснение вытекает из цели, которую свободно ставит себе художник. Оно не только затрудняет, но и совершенствует выражение поэтической идеи, и только ради этого оно и существует. Чем сложнее цель, тем труднее путь к ней и, следовательно, тем больше стеснений на этом пути. Если вы хотите построить красивое здание, сколько правил техники и гармонии будут определять и, значит, "стеснять" вашу работу! Вы свободны в выборе целей - это и есть единственная человеческая свобода. Но раз вы желаете цели, тем самым вы желаете и средств, которыми она достигается.